МАУРИСЬО. И он не вернулся?
БАЛЬБОА. Гордость всегда была единственной его добродетелью. Мы узнали, что он пробрался на пароход, отплывающий в Канаду. С того дня прошло двадцать лет.
МАУРИСЬО (пишет). «Сознание собственной вины». Могу ли я отметить «двадцать лет раскаяния?»
БАЛЬБОА. Нет. Это была худшая ночь моей жизни, но если бы она повторилась, я сделал бы то же самое. Время подтвердило мою правоту.
МАУРИСЬО. Вы что-нибудь знаете о его дальнейшей судьбе?
БАЛЬБОА. Лучше бы я не знал. От игры он перешел к контрабанде и мошенничеству. От уличных драк — к подлогам и грабежам. Он стал профессиональным бандитом. Конечно, бабушка ничего не знает. Но жизнь наша разбита, дом наш разрушен. Она ни разу не упрекнула меня. Только — ее закрытый рояль, ее кресло спиной к окну, ее молчание год за годом… это хуже всех обвинений. Как будто виноват я. И вот наконец однажды утром она получила письмо из Канады.
МАУРИСЬО (с досадой). О чем же вы думали? Неужели вы не могли помешать, перехватить письмо? Оно могло ее убить.
БАЛЬБОА. Напротив. Оно вернуло ее к жизни. Наш внук просил простить его. Три страницы великолепных обещаний и трогательных воспоминаний.
МАУРИСЬО. Простите. Я так глупо поспешил сделать вывод.
БАЛЬБОА. Нет, это теперь вы торопитесь с выводом. Письмо было фальшивое. Его написал я.
МАУРИСЬО. Вы?
МАУРИСЬО. Вы что-нибудь знаете о его дальнейшей судьбе?
БАЛЬБОА. Лучше бы я не знал. От игры он перешел к контрабанде и мошенничеству. От уличных драк — к подлогам и грабежам. Он стал профессиональным бандитом. Конечно, бабушка ничего не знает. Но жизнь наша разбита, дом наш разрушен. Она ни разу не упрекнула меня. Только — ее закрытый рояль, ее кресло спиной к окну, ее молчание год за годом… это хуже всех обвинений. Как будто виноват я. И вот наконец однажды утром она получила письмо из Канады.
МАУРИСЬО (с досадой). О чем же вы думали? Неужели вы не могли помешать, перехватить письмо? Оно могло ее убить.
БАЛЬБОА. Напротив. Оно вернуло ее к жизни. Наш внук просил простить его. Три страницы великолепных обещаний и трогательных воспоминаний.
МАУРИСЬО. Простите. Я так глупо поспешил сделать вывод.
БАЛЬБОА. Нет, это теперь вы торопитесь с выводом. Письмо было фальшивое. Его написал я.
МАУРИСЬО. Вы?
БАЛЬБОА. Что же мне оставалось делать? Моя бедная жена умирала, молча умирала день за днем. А эти три страницы открыли ее рояль и повернули ее кресло к окну в сад.
МАУРИСЬО. Очень хорошо. Немного примитивно, но вполне действенно. (Пишет.) «Ложь во спасение». А потом?
БАЛЬБОА. Потом оставался только один путь. Надо было продолжать игру, бабушка отвечала, писала ему счастливые письма, и каждые два-три месяца приходил ответ.