влюблен. Мне раньше и в голову не приходило, что я могу в кого-то так сильно влюбиться. Если ее нет рядом со мной, я чувствую себя обделенным, сломленным, растерянным и одиноким. И я был уверен, что подобная болезненная зависимость от нее в конце концов меня доконает.
Да, именно так, потому что я медленно умираю, начиная с того самого момента, когда она бросила меня одного в постели в гостинице, оставив на ночном столике записку с бездушной фразой: «Я возвращаюсь в Париж». Чувствуя, как мое сердце разрывается на части, я уткнулся лицом в подушку — не для того, чтобы не заплакать, а для того, чтобы попытаться уловить оставшийся на подушке ее запах.
Редко когда пребывание в гостинице вызывало во мне такую тоску. Редко когда раньше еда казалась мне такой безвкусной, хозяйка гостиницы — такой несносной, а другие постояльцы — такими нудными…
Учитывая мое тогдашнее состояние души, мне, конечно же, не следовало идти на поздний ужин к одному своему знакомому. Но, приехав в Лондон, я пошел туда. Под конец ужина я, не выдержав и сославшись на то, что у меня якобы возникли проблемы с желудком, извинился и отправился в свой лондонский дом.
Вечер был очень холодным, и улицы покрывал толстый слой снега, но снегопад уже закончился, а потому я решил пойти пешком. Мне нужно было поразмышлять, нужно было навести порядок в своих мыслях, мне нужно было попроклинать свою судьбу и утешить себя жалостью к самому себе. Мне хотелось броситься вслед за ней, потому что я чувствовал себя несчастным, больным, потому что мне казалось, что без нее я — ничто. Однако я этого не сделал: мой гнев, моя гордость и мое злопамятство меня остановили.
Горести так сильно на меня повлияли, что я прошел, почти ничего не видя и не слыша, квартала два или три… И тут вдруг у меня появилось ощущение, что за мной кто-то следит: я услышал невдалеке звуки чьих-то шагов, сливающихся со звуками моих шагов.
Топ-топ-топ, топ-топ-топ…
Я оглянулся.
Позади меня были видны лишь заваленные снегом и плохо освещенные пустынные улицы, над которыми вилась поземка.
Я снова зашагал вперед, настороженно прислушиваясь, и у меня опять появилось — назойливое и неприятное — ощущение, что неподалеку кто-то есть, причем он представляет для меня угрозу. Этот кто-то незаметно приближался ко мне и был опасен для меня прежде всего своей незаметностью — как смертельный, но не воспринимаемый обонянием газ. Уже давно стемнело, и было не так уж трудно спрятаться за каким-нибудь выступом здания, скрыться за кучами снега, притаиться у входной двери подъезда…