— Мне кажется… мне кажется, будет лучше, если автомобиль поведешь ты.
— Еще бы!
В его голосе было столько сарказма и упрека, а я так сильно испугалась и перенервничала, что следующая моя реплика выскочила у меня изо рта, как выскакивает под давлением пробка из бутылки.
— Секунду! Все это произошло по твоей вине!
— Что?.. По моей вине?!
— «Надави на тормоз, надави на тормоз!» Почему ты мне сразу не сказал, чтобы я надавила на правую педаль?
Глаза твоего брата едва не вылезли из орбит.
— Чего я тебе не сказал?.. Хм!.. — он попытался успокоиться, однако в его глазах все еще пылал огонь ярости. — Будет лучше, если ты вернешься на свое место, — повелительным тоном сказал он, выбираясь из автомобиля.
Я с заносчивым видом тоже выбралась из автомобиля, не преминув при этом изо всех сил хлопнуть дверцей. И тут — под нашими удивленными взглядами — эта железная колымага вдруг сама по себе проехала несколько десятков сантиметров, отделявших ее от ствола ели, и стукнулась об этот ствол. Раздался сухой звук удара, а затем послышался треск стекла. У великолепнейшего, дорогущего и еще нигде даже не поцарапанного автомобиля «Роллс-Ройс Сильвер Гоуст» стало на одну фару меньше.
В течение нескольких секунд мы не произносили ни слова и даже не шевелились, а просто ошеломленно смотрели на автомобиль — каждый со своей стороны. Затем Карл медленно прошел вперед, наклонился, поднял с земли осколок стекла, выпрямился и, с грустным видом глядя на этот осколок — частичку разбившейся красивой автомобильной фары, — начал причитать:
— Поверить не могу… Ты что, не поставила автомобиль на ручной тормоз?
— А почему этого не сделал ты?! А еще… какого черта здесь… растет это дерево?! — крикнула я, ударяя ногой по стволу ели.
С одной из ее ветвей соскользнула целая горка влажного снега — с той ветви, которая находилась как раз над Карлом, — и осыпала твоего брата.
Поначалу он вообще никак на это не отреагировал. Думаю, он настолько растерялся, что не мог произнести и слова. Кроме того, снег, по-видимому, попал за воротник его пальто и стал сползать вниз по спине, оставляя за собой холодный и мокрый след. Затем — через несколько секунд — Карл начал отряхиваться — так, как отряхивается от снега медведь. Я же, как ни в чем не бывало, обошла автомобиль и села на пассажирское место, никак не комментируя случившееся. Карл с надменным видом открыл дверцу автомобиля, сел за руль и, слегка подрагивая от холода, завел мотор. Его брови были нахмуренными, а взгляд — сердитым. Даже очень сердитым.
Мы проехали мимо церкви, трех ферм и моста, не глядя друг на друга и ни слова не говоря. Выражения наших лиц не менялись. Я, безусловно, зашла уж слишком далеко в своем «инфантильном простодушии» и «женском невежестве». Более того, эти качества, похоже, твоему брату не нравились. Если такое мое нелепое поведение должно было уменьшить суровость и недоверчивость твоего брата, — что было для него защитной оболочкой, — то… то эта моя попытка обернулась против меня. Я решила предпринять новую — и уже более продуманную — попытку — не ради того, чтобы подружиться с Карлом (на это я отнюдь не претендовала), а потому что мне предстояло провести с ним вдвоем еще долгий-предолгий день.