Прискорбность данной — весьма волнующей — ситуации заключается в том, что противоречия обычно разрешаются в драматической форме. Однако, любовь моя, ни у кого… или, во всяком случае, мало у кого хватает духу во всеуслышание об этом заявить…
— Исабель…
Раздавшийся голос Карла вернул мое внимание к нашей с ним прогулке и к заданному им вопросу.
— …Ты какая-то рассеянная. Ты так и не ответишь мне на мой вопрос? Я спросил тебя, чем ты занималась, пока я отсутствовал.
Я не собиралась рассказывать ему абсолютно обо всем, чем я занималась, и, в частности, не собиралась обмолвиться ни словом о том, в чем признался мне его город, когда я подвергла его пыткам анализа. Мы не были к этому готовы: мы оставались друг для друга малознакомыми людьми, не испытывающими большого желания познакомиться поближе. Я рассказала ему лишь о том, что бродила по городу в поисках кондитерской, которую мне порекомендовала Элеонора (помнишь эту молодую шотландскую аристократку, которая приезжала в Брунштрих на Рождество?). Я сказала Карлу, что знала название этой кондитерской и никак не могла вспомнить ее точный адрес, что в результате я нашла какой-то невзрачный антикварный магазин, который назывался примерно так же. Еще я рассказала ему, что затем гуляла по центру города, однако мне вскоре надоело слоняться по улицам одной, и я присела на скамейке в парке, чтобы съесть пирожное, поделившись им с плавающими в парковом пруду прожорливыми утками.
— Если тебе хочется сладенького, то после обеда я могу сводить тебя в хорошую кондитерскую, — вот и все, что сказал мне Карл, когда я закончила свой рассказ.
Подобная холодность, граничащая с антипатией, меня хотя и не раздражала, но, тем не менее, вызывала у меня желание сказать что-нибудь провокационное.
— Знаешь, а я купила последний номер журнала «Die Fackel». Этот человек… э-э… Краус, он очень остроумный.
Как я и предполагала, эта моя реплика, произнесенная с наигранным простодушием, вызвала у Карла интерес: он снизошел до того, чтобы посмотреть на меня, выгнув бровь дугой и слегка скривив в недоумении губы.
— «Die Fackel»? И откуда тебе стало известно об этом никудышном журналистишке? А-а, тебе его наверняка порекомендовал мой брат. Он очень падок на легковесную — и ничем не обоснованную — сатиру.
— Вообще-то он тут ни при чем. Во время одного из праздничных мероприятий я услышала, как группа мужчин весело обсуждает статью Крауса. «То, что построили родители, надлежит разрушить их детям», — с помпезным видом процитировала я.
— Этот Краус — всего лишь самонадеянный еврей-ренегат, — презрительно процедил Карл, — языкатый грубиян, который все никак не может определиться, кем ему считать самого себя.