Океан начинался в двух шагах от террасы кафе, но здесь еще скрывал свою тысячекилометровую ширь: между круглыми причальными тумбами, на зыбкой поверхности запертой молом воды покачивались рыбачьи лодки, а вдали, уже за гребнем короткого мола, можно было разглядеть восьмиугольную башню и квадратные стены давно заброшенного форта. Еще дальше, за зелено-голубым проливом Монмуссон, километрах в четырех, виднелась узкая полоса (Элерона: синий высокий лес и светлое пятно старой цитадели.
Осокин взглянул на Лизу. Она очень загорела за эти дни, и ее косички стали совсем белыми. Девочка седела на высоком плетеном стуле, очень маленькая и хрупкая, и укачивала своего негритенка. Тот давно потерял и вторую серьгу, зеленые штанишки его были подвязаны ленточкой, а на голове образовалась глубокая вмятина.
«Может быть, я летчику вот так же проломил голову? — думал Осокин. — Хорошо еще, что он мне отдал удостоверение. Я не оставил никаких следов. Он не мог запомнить мою фамилию — где французу запомнить русское имя. Это был — ну конечно же не может быть иначе, — это был сумасшедший».
— А где же мама? — спросила вдруг Лиза, глядя на Осокина своими большими и очень внимательными глазами.
— Мама, должно быть, на Олероне. Ее надо будет разыскать — ведь она не знает, что мы приедем сегодня. — Помолчав, Осокин добавил: — Может, она еще не успела приехать на Олерон. Ты знаешь, что теперь поезда совсем не ходят.
Лиза молчала. По ее лицу Осокин не мог догадаться, о чем она думает.
— Скажи, Лиза, а где живет тетя Маша?
— В Париже.
— Ты знаешь, на какой улице?
— Знаю. У нее из окна видна Эльфова башня.
Она так и сказала «Эльфова».
— А как называется улица?
— Не помню. Недалеко от метро.
— От какого метро?
— От такого, от обыкновенного. Под землей.
— Ты любишь тетю Машу?
— Да-а. — Лиза ответила не очень уверенно и добавила: — Я очень люблю Колю.
— Какого Колю?
— Моего брата.
— Да разве у тебя есть брат? Почему ты о нем никогда не рассказывала?
— А ты и не спрашивал. Коля — тетин Машин сын Мой брат. Как же ты этого не понимаешь?
— Ты с ним часто играла, с твоим братом? — Осокин спросил с некоторой враждебностью: ему вдруг стало неприятно, что у Лизы оказался двоюродный брат, которого она любит.
— Редко-редко. Коля учится в школе для слепых мальчиков.
— Разве Коля слепой?
— Ну конечно, слепой. Он ничего не видит. Ни цветов, ни птиц. Он даже меня не видит. Его надо водить за руку, а то он на все натыкается. Тетя Маша не умеет учить слепых мальчиков. Коля говорит — ему хорошо в школе. Один раз он так стукнулся, что у него потекла кровь. Он никогда не плачет. Слепые не могут плакать. Скажи, дядя Павел, ведь правда, слепые не могут плакать?