Автобус из Шато д’Олерона приходит поздно, и, поджидая его, Лиза и Осокин пошли гулять на берег моря. После знойного дня наступил теплый и, что очень редко бывает на острове, совсем безветренный вечер. Вдоль рю дю Пор — к молу и обратно, до церковной площади, прохаживались немецкие солдаты. Их ярко начищенные сапоги блестели, и мундиры, несмотря на жару застегнутые на все пуговицы, подчеркивали квадратность плеч. Иногда встречались солдаты босые и голые, в еще мокрых после купанья трусиках, — они приводили в ужас католических старых дев, считавших, что голое тело — источник всех грехов. На острове отдыхали отборные немецкие части, и тела солдат были крепки, мускулисты и загорелы — тем особенным загаром, красно-бронзовым, которым загорают блондины.
Навстречу Осокину и Лизе попались две или три обнявшиеся пары. Особенно поразила Осокина женщина, недавно приехавшая на остров и работавшая у немцев на кухне: она была весьма немолода, сильно накрашена и, вероятно, болела водянкою — из-под короткой, обтягивавшей тяжелый зад белой юбки высовывались огромные ноги, похожие на причальные тумбы. С двух сторон, словно пытаясь ее расплющить, двигались два солдата, казавшиеся рядом с нею совсем поджарыми. Девиц, последовавших примеру мадемуазель Мадо, в Сен-Дени было немного, и солдатам приходилось довольствоваться чем бог послал.
У самого моря народу было мало — на молу вырисовывались на фоне светлой воды черные фигуры купальщиков да неподалеку целая группа солдат учила плавать короткошеюю дочь почтаря. На песке, поджав губы, сидела мать, и было непонятно — то ли она завидует пронзительно визжавшей дочери, то ли просто соблюдает, интерес — как бы не просчитаться и не упустить возможности получить солдатский хлеб и фунт сахара.
Осокин и Лиза прошли дальше, туда, где никого не было. Прилив подступил к невысоким дюнам, превратив широкий пляж в узкую полосу рыжего песка. Осокин лег на спину и закрыл глаза. Море плескалось еле слышно, шуршало песком и иногда вздыхало — широким сонным вздохом. Лиза занялась песком — она могла так играть часами, не беспокоя Осокина, бормоча заглушаемые океаном слова, напевая свои любимые загадочные песенки.
На фоне океана и уходящих вдаль плоских берегов Лиза была такой маленькой, что Осокину становилось страшно — а вдруг она исчезнет, растает, и он ее больше не сможет найти? И почти каждый раз вспоминал, как искал ее на берегу Луары.
«Через несколько дней исполнится год, как я приехал на Олерон. Как изменилась моя жизнь! — Осокин вспомнил Париж, завод, тесную комнату отеля, на секунду увидел перед глазами портрет Лилиан Гиш, приколотый к стене, — но все это казалось таким далеким и нереальным, как будто было прожито не им, Осокиным, а другим человеком, на него даже не похожим. — Сегодня последний день мы живем с Лизой вдвоем. Неужели действительно последний?»