Новое место жительства (Верещагин) - страница 7

   И мне неожиданно ужасно захотелось выйти здесь. Взять спортивную сумку, оставить чемодан, выйти и пойти. Пофик, куда, пофик, зачем. Уйти отсюда и пропасть. Раствориться. Измениться. Я даже очень ясно представил себе это. Так ясно, что, когда поезд тронулся, я удивился тому, что по–прежнему сижу на мягком диванчике.

   Я не сделал этого только потому, что лениво, но всё‑таки достаточно ясно подумал: нет, не хочу людям неприятностей. Той женщине, к которой я еду. Она будет ждать, начнёт паниковать, всё такое… зачем? Она же не виновата.

   В чём она не виновата — я не додумал. Поезд, набирая скорость, как раз протаскивал мой вагон мимо тех мальчишек, которые уже слезли с заборчика и куда‑то брели по тропинке, провожая состав взглядами — и я с удовольствием показал им всем троим тот же жест.

   Они заулыбались и помахали руками вслед.

   И у меня почему‑то на пару градусов поднялось настроение. Немного, но всё‑таки. Я опять завалился на диванчик и до поздней ночи то читал, то смотрел фильмы — музыку слушать больше не хотел, будет ещё время…

   …А 31 мая утром я вышел на другом вокзале — в этой самой Северскстали.

* * *

   Моя незнакомая мне тётя оказалась очень похожа на плохо ухоженный вариант моей мамы. Сперва, издалека, на перроне, я прямо очумел — как она тут оказалась, она же улетела?! И только когда тётушка меня обняла, я понял, что это не мама. Во–первых, мама меня никогда не обнимала. Во–вторых, выглядела, как моя старшая сестра и требовала, чтобы «на людях» я называл её «Энни», такое, блин, тупо–энглезированное от «Антонины». Это звучало и правда тупо, что ещё хуже — смешно, но я никогда не спорил.

   А тётя Лина выглядела на свои почти сорок. Без скидок.

   Но знаете что? Мне она понравилась. Я умею неплохо ощущать людей. Ни улыбками, ни поцелуями, ни восклицаниями меня не обманешь, как ни старайся.

   А она мне понравилась. Хотя бы потому, что была мне искренне рада. Я не понимал, с чего и как вообще можно радоваться совершенно незнакомому парню, который впёрся в твой родной дом на целый год — только потому, что он твой племянник?! Но радость была искренней, и я сразу оттаял, хотя сперва, когда она обнималась, закаменел немного: не люблю я прикосновений…

   …Мы пошли пешком. На аккуратной брусчатой площади перед небольшим полутораэтажным вокзалом тусовались какие‑то разношёрстные частные такси, к нам даже сунулись от них деловитые мужички… но тётя сказала, что идти недалеко. Я нёс сумку на плече и катил чемодан, поглядывая по сторонам. Было прохладно, росно, тихо и пусто — так тихо и пусто, что я даже немного оробел, хотя отлично понимал, что это просто–напросто раннее утро, в такое время даже в Москве пусто на улицах. Пахло сырой пылью, зеленью и ещё чем‑то странным — может быть, просто… воздухом? Не знаю. Я раньше не помнил нигде такого запаха. И вообще вся Северсксталь показалась мне невероятно тихой и ужасно зелёной — совершенно не по названию. Я ожидал какие‑то заводы, дымы, толпы рабочих, как в старых кино, всё такое прочее… Правда, тётя Лина мне объяснила, что тут и правда было аж два большущих завода, но они давно стоят, всё разворовано, и даже призаводской район расселён. Люди живут частными промыслами, огородами и так далее. (Правда, тётя как раз работала постоянно — учителем в школе, а школа тут осталась одна, в неё в целях экономии, оптимизации, повышения качества знаний и заботы о детях «слили» все три, которые тут были раньше. Именно в эту школу я и буду ходить.) В американских фильмах про такие города говорят, что «тут никогда ничего не случается». Правда, как раз после этих слов в кино и начинаются События — ну там пришельцы, сектанты, оборотни, вездесущая русская мафия… Живая слизь, опять же — как без неё? Но мы‑то не в кино…