— Проповедуешь об истине, которая приходит с неба? — хитро прищурившись, спросил эллин Иоанна, радуясь, что этот странник попался на его крючок и заинтересовался Платонием.
— Проповедую, чтобы утешать уязвленных и уязвлять утешенных, — мягко сказал Иоанн.
— Так ты, значит, отче, христианин? — грек с интересом взглянул на белобородого Иоанна. — И проповедуешь Распятого?
Все с интересом повернулись к Иоанну.
Иоанн, считавший, что истинно только учение Иисуса, не прочь был послушать и греческих умников, поэтому, чтобы не уйти от разговора об этом странном, неведомом ему учении Платония, не стал углубляться в суть своей проповеди и на всякий случай применил Соломонов прием.
— И да и нет, мудрый эллин, и да и нет, — сказал он. — У палки два конца, и человек ходит на двух ногах, а день сменяет ночь, и ночь сменяет день.
— А может, ты выдаешь себя за сына Давидова? — опять прищурился грек.
— Не следует, о, добрый человек, упоминать имя Сына Давидова всуе.
Услышав о сыне Давидовом, иудей приоткрыл одно ухо и вновь стал прислушиваться к разговору.
— А я тебя узнал, авва, — сказал вольноотпущенник-армянин, вглядываясь в Иоанна и перекидывая с руки на руку горячую лепешку. — Это ведь ты два лета назад в Кесарии Филипповой исцелил скорченную дочь мытаря Иосафа, чего не могли сделать волхвы, которых несчастный отец всякий раз одаривал серебром.
— Ошибаешься, почтенный, — сказал Иоанн, принимая, однако, лепешку, ибо был голоден. — Ошибаешься. Исцелил Господь. А я, раб Господа, лишь просил Иисуса об этом.
— Сказки все это, — сказал иудей. — Всесилен лишь Бог Израилев.
— Что же он не спасает иудеев от римлян? Клянусь Зевсом, грядет конец вашему Храму, — с долей злорадства в голосе изрек грек, которому не терпелось продолжить свой рассказ об учении Платония.
Иоанн покачал головой на слова эллина:
— Не клянись, господин мой. Не клянись. Да будет слово твое: да — да, нет — нет, а что сверх того, то от лукавого. Так что лучше продолжи свой рассказ о мудрости Платония.
Эллин только рассмеялся на это.
— Клянусь Зевсом, христианин, я расскажу тебе, раз ты интересуешься учением Платония. Слушай. И пусть все они, эти невежды, тоже слышат. — Грек кивнул на сидящих у огня. — Ибо истинно говорю, христианину ли, иудею ли, всякому люду следует знать это учение. Оно всем на пользу. Я хоть и не признаю вашего Христа за Бога, но от христиан зла не видел… Сказать по правде, я многое позабыл, потому что рассказ тот слушал вот так же, у костра, из уст одного волхва. Слушал я его вполуха, да и давно это было. Рассказать расскажу, но только с одним условием: не задавать вопросов. Потому что вы, — он повернулся лицом к иудею, — евреи, все ужасные спорщики и можете сбить меня с мысли. Тот волхв, который рассказывал о Платонии, говорил, что и сам Платоний тоже не разрешал задавать себе вопросов, потому и называл свое учение «повествующей философией».