Эту тварь запустили по кругу, чтобы дырка зря не пропала, да и симпатичная на мордочку оказалась, хоть и с выбитыми зубами. Ничего. С голодухи и не на такое накинешься. На живот повернули, штаны спустили… Несмотря на прокопчённый, прогоревший местами камуфляж тело было белое, мягкое… А потом как от дурного сна опомнились, не в силах смотреть в глаза друг другу.
Напоследок ей выпустили кишки и набили требуху битыми кирпичами, чтобы никуда не уползла. Но это вряд ли случилось бы: снайперша умерла быстро — от болевого шока.
Капитан усилием воли избавился от нахлынувшего видения. Он уже и без того пожалел о своей реакции на предложение девушки писать ему. Реакции, в общем-то, вполне сдержанной, и всё же.
— Я не это хотел сказать, — повторил Туркалёв. — На самом деле я даже представить не могу, каково оно — писать кому-то письма. Да и о чём? Мир остался где-то там, совсем в другой жизни, теперь как будто очень далёкой. А о войне я писать не хочу, она до краёв наполнена страхом и ненавистью. Это вызывает ответную ненависть, иссушает душу.
— Человек с высохшей душой страшен, — тихо произнесла Лена. — В нём нет жалости ни к себе, ни к другим. Зачем ты на этой войне?
Янычар совсем не ожидал такого вопроса.
— Как зачем? — растерянно переспросил он. — Я воюю с самого окончания училища, то там, то сям. А потом так получилось, что моя часть в составе других войск оказалась на стороне Объединённой Оппозиции. Я не выбирал, на чьей стороне мне быть. Я выполняю приказы. Я солдат.
— Ах, ну конечно! — усмехнулась Лена. — Очень удобная позиция! «Я солдат, я выполняю приказ». У тебя нет своего мнения по поводу этой проклятой, никому не нужной войны? Что делить народам России? Что делить тем, у кого никогда ничего не было, кроме обещаний лучшей доли от рвущихся к власти? Эти гады сейчас сидят глубоко под землёй, опасаясь за драгоценные жизни, и обрекают на смерть сотни тысяч ни в чём не повинных. Почему ты воюешь за них? Они думают только о себе, им плевать на простых людей!
Капитан угрюмо молчал, отведя взгляд. Он чувствовал себя словно голый перед смеющейся толпой зевак. Да ещё вдобавок зудела гаденькая мыслишка самооправдания:
«Я ей заплатил и вынужден такое слушать. Нахрена мне это нужно?»
Страдающая совесть не принимала подленькой мысли, всё слабее и слабее отбиваясь от её нахрапистости, обречённо понимая: эта нахрапистая всё равно своё возьмёт.
Туркалёв не находил, чем ответить на правоту девушки, и это раздражало сильнее всего.
Зачем он воюет? Много их таких — желающих спросить обвинительным тоном.