Чем больше осколок, тем выше его потенциальная дальность поражения. Осколки, конечно, могут разлетаться до двухсот метров, но возможность ранения в таких случаях сводится практически к нулю.
Всё это Янычар знал и всё равно испытал волнение за священника, чувствуя раздражение к непутёвому солдату.
Уничтоженный БТР и в самом деле сослужил хорошую службу, поглотив гранату. Внутри гулко ухнуло, а из люка толчком вышло небольшое облачко.
Зрители вновь ринулись к ним, но отец Андрей снова требовательно поднял руку. Все опять остановились.
Священник, неловко зажимая между ног рясу, наклонился, расшнуровал свои покрытые грязью берцы и принялся стаскивать. Большой крест раскачивался маятником, поблёскивая в лучах солнца выглянувшего на миг из разрывов низких туч.
Солдат отрицательно мотал головой, но священник продолжал стаскивать ботинок. Наконец это ему удалось. Чёрный носок наполовину сполз со ступни. Отец Андрей снял его и принялся за второй ботинок, стоя разутой ногой в грязи, держась для равновесия рукой за БТР. Справившись, он протянул солдату берцы.
Парень, продолжая отчаянно мотать головой, спрятал руки за спину.
С доброй улыбкой священник по-отечески погладил его по короткой стрижке.
— Бери, Слава, — сказал он. — Я возьму у старшины другие.
— Примета плохая, отец Андрей, — бормотал боец почти испуганно.
— Я в приметы не верю. Не по-христиански это.
Поставив к ногам бойца берцы, отец Андрей пошёл назад к телам убитых.
К Юртасову со всех сторон опасная в своём напоре хлынула толпа, окружила.
Оставшийся на прежнем месте Янычар услышал злые возгласы:
— Сучонок!
— Отца Андрея за собой чуть не утянул!
— Берцы у него взял, примета ему плохая!
Слышался отчаянный голос Юртасова:
— Я не брал, он сам предложил! Я не хотел…
Его оправдания захлебнулись в глухих ударах по телу и хлёстких по лицу, сопровождаемых сдавленным утробным стоном избиваемого.
Никто не обращал внимания на священника.
Отец Андрей медленно шёл, чувствуя босыми ступнями холодную жижу, сочащуюся меж пальцев. Всё, как в далёком детстве, когда он босой и счастливый бегал возле родительского дома в родной деревне.
Его руки мелко тряслись, а лицо дёргалось в нервном тике, однако он улыбался, глядя добрыми живыми глазами в сеющее мелким дождём небо.
Милостью Божьей и он, и солдат остались живы. «Воспитательную» работу с ним сейчас проведут. Да, жестоко. Да, больно. Но необходимо. Больше этот боец никогда подобного не допустит, не подвергнет риску смерти не только себя, но и своих товарищей.
Теперь надо позаботиться о тех, чей земной путь прервался. Улыбка исчезла с лица священника, глаза наполнились печалью при взгляде на тела погибших, уложенных бесконечными рядами.