— Ты уже дома? — крикнула она из прихожей, и через секунду ее фигура возникла в темном дверном проеме. Она тоже вошла в одежде, в куртке, которую мы ей купили недавно в «Олимпийском», в смешной вязаной шапке с длинными ушами, свисающими вниз, на концах помпоны. Она была румяной, особенно покраснел нос — она явно долго откуда-то шла пешком.
— Ты вернулась? — спросил я, не став интересоваться тем, где она была. Именно сейчас, стоя в темноте друг напротив друга, полные решимости сделать шаг, о котором, возможно, оба мы в свое время пожалеем, мы вдруг поняли, как это все серьезно.
— Ты думал, я сбежала? — удивилась она.
— Ну, у меня было такое предположение, — я улыбнулся, но улыбка получилась кривоватой и жалкой. А еще я подумал, что не могу вспомнить, когда я занимался любовью вот так, на полном серьезе и без какого-либо допинга.
— Я думала об этом. Все же это так странно. Я не знаю, должны ли мы. — на ее лице отразилось такое смятение, что мне снова стало не по себе. Я ей совершенно не нужен, мы с ней чужие. Я ей чужой. Может, она права, но я не мог остановить это все сейчас. Чтобы быть честным, теперь, когда она вернулась и стояла здесь такая смешная, замерзшая и красивая, я просто не смог бы ее отпустить. Я ее хотел, вот уже почти год, как я хотел этого больше, чем мог даже сам себе признаться.
— Но ты здесь.
— Да, это так. Я здесь, — сказала Ирина скорее грустно.
— А я купил тебе цветы.
— Да? И где они? — она оглянулась.
— Я их выбросил.
— Выбросил? Зачем?
— Я подумал, что тебе не понравятся мертвые цветы.
— Ты был прав, мне бы не понравилось. Но… все равно спасибо. Я видела эти цветы. Они стоят на окне на лестнице, да? Я поднималась по лестнице.
— Точно, ты же не ездишь на лифте. — воскликнул я. — Какой я идиот.
— Это вредно для здоровья.
— Ну да, а ходить полезно.
— Знаешь, я чувствую себя как-то нелепо, — поделилась она. — И мне почему-то даже стыдно. Но ведь я не делаю ничего плохого.
— Пока еще нет, — улыбнулся я, но Ирина моей шутки не оценила. Она расстегнула куртку и сняла ее, затем стащила шарф и на секунду замерла, глядя на меня требовательно и внимательно. Я замолчал и протянул руку, чтобы забрать у нее куртку. Вот тут-то она и стянула с себя шапку, и я, наконец, увидел ее волосы. Я вскрикнул и выронил куртку. Этого я никак не ожидал.
Волосы стали черными. Ни следа от ее прекрасных огненных прядей, только как уголь черные, блестящие, смоляные пряди рассыпались по Ирининым плечам, делая ее совершенно иной, практически неузнаваемой для меня. Она не сводила с меня глаз, но не радости или удовольствия она искала на моем лице. Ей не нужны были мои комплименты, это была какая-то странная форма мести, она мстила мне за что-то, но я не мог понять, за что.