— Гри-иша! — голос меняется, он становится строгим. — Будь осторожен, Гриша. Собаки! Они могут оказаться бешеными. Ты не должен уходить со двора один, тут много бешеных собак, они сбиваются в стаи!
— Маа, я буду осторожен, — я отвечаю своей маме, я помню, это было на самом деле. Когда мы снимали дачу в Опалихе, там, действительно, были собаки, и все их ужасно боялись. Я до сих пор боюсь собак, хотя никто меня тогда не кусал. Но тут, во сне, я испытываю буквально нечеловеческий ужас, я бегу по полю, а собаки бегут за мной, и я знаю, что они уже всех разорвали в моей деревне, я помню очертания тел на полу в доме, и я ускоряюсь, задыхаюсь, и пот течет с меня градом, однако собаки настигают. Они быстрее, их много, и они ничего не боятся. Я пытаюсь добежать до безопасного места, но. Я просыпаюсь.
Утро наступило для меня к обеду, а о том, как я попал домой, я не смог вспомнить вовсе. Я очнулся, а не проснулся, это слово больше подходит к тому, как я вскрикнул и дернулся, прежде чем открыть глаза. У меня кружилась и болела голова, меня тошнило. Так плохо мне не было уже давно. Не могу сказать, чтобы мне не было так плохо никогда. Бывало. Однажды я провел в Тихой Зоне «Стакана» целые выходные, не имея сил встать с топчана. Меня похмеляли «ершом», ершом для Ершова. И это казалось смешным и романтичным. В этот раз мне было не до смеха, Ирина сидела на краю моего кожаного дивана и вытирала мне лицо холодным мокрым полотенцем.
— Ш-ш-ш, не надо вставать. Лежи, Гришка, лежи. У тебя жар.
— Ира, — я простонал и откинулся на подушку. Я прошлялся всю ночь где-то на морозе, дошло до меня. Допился до невменяемого состояния. Ирина смотрела на меня нежно и спокойно, совсем так же, как теперь на меня смотрел доктор Пирогов из-за своего большого, допотопного монитора. Ирина смотрелась странной и чужой из-за нового цвета волос, но теперь это меня уже не задевало. Теперь я и понять не мог, почему я так на это отреагировал. Ну, перекрасила она волосы — и что? Женщины постоянно ищут способы произвести впечатление, и ей это удалось. Не совсем то впечатление, на которое она рассчитывала. Хотя, возможно, именно так все и вышло, как она хотела. Кто ее знает, что у нее там в голове. Черный цвет делал ее лицо более серьезным и взрослым, но он ей шел. Черт, как же болит голова! Даже смотреть на Ирину больно.
— Хочешь воды? На, попей. У меня есть клюквенный морс, кислый, тебе тоже хорошо. Я не знаю, как вызвать врача, — сказала она и провела ладонью по моему лбу.
Я чувствовал себя старым, разбитым, некрасивым и омерзительным. «Сегодня вечером», ха! Зачем я пил, господи? Что я хотел доказать?