— Тиф. Это тиф. Я ничего не понимаю. Откуда у нас в Хакасии тиф? — сказал старик, доставая из кармана белого халата золотые монеты.
— Убери свое золото! — сопротивлялась Женя, когда ей пытались дать таблетки.
Что-то вонзилось в руку, и она почувствовала, как силы покидают ее.
— Помогите, это Чельбиген апчах, — прошептала девочка, погружаясь в сон.
На кухне, где на плите медленно закипал чайник, бабушка Жени, вытирая полотенцем слезы, рассказывала Петровне о том, что случилось с ее внучкой. Петровна была шептухой.
— Что ж ты сразу ко мне не пришла? Верно ты сказала, Чельбиген это. Надо было сразу его спровадить, еще возле бани.
— Да замоталась я, дура старая, ведь так и собиралась. А после не приходил он, я и запамятовала.
— Теперь заговор не поможет, ты сама видишь, дело серьезное, — кивнула Петровна на стенку, из-за которой были слышны стоны девочки.
— Что же делать?
— Думать надо. Слышишь, что она говорит?
— Аяртым! Тымо! Хартыгас! Харан аалчы! Улугаалчы! — в бреду выкрикивала Женя.
— Что это значит? Ты же знаешь, я по-хакасски почти не говорю, — спросила бабушка.
— А то и значит — болезни это, которые Чельбиген на твою внучку наслал. Астма, грипп, панариций, тиф, оспа. Чем-то твоя внучка сильно разгневала духа, раз он ее так проклял.
— Оспа? О господи! — Бабушка тяжело опустилась на табуретку. — Завтра мать ее должна из Новосибирска приехать и доктора из райцентра.
— Завтра может быть уже поздно. Что наш врач сказал? Тиф? Значит, завтра нападет на девочку оспа. Боюсь, не выдержит она. Сама подумай — весь этот букет болезней просто убьет ее.
— Да, да, — прошептала бабушка. — Петровна, ну придумай же что-нибудь, от всего сердца тебя прошу.
— Я вот что подумала. Говоришь, перед тем как аяртым, то есть астма, у нее началась — где она была?
— На рыбалке с женихом своим. С Пашей, Николая Кузьмича сыном.
— И ничего она тебе не рассказывала? Что у них на рыбалке случилось?
— Нет, ничего не говорила. Вернулась ночью уже, сразу спать легла. А утром кашель начался.
— А где этот Паша?
— Да вот у дома в машине сидит. Врач его к Жене не пускает, а он не уезжает.
— Живо зови его сюда!
И Паша все рассказал. Сначала молчал, обжигая язык горячим чаем и вздрагивая от криков за стеной. Потом начал говорить, сперва отрывисто и неуверенно, потом, под суровым взглядом Петровны и заплаканным бабушки Жени, рассказал все, что случилось той ночью.
— Вызывайте милицию, я убийца, пусть сажают меня. Женя ни в чем не виновата, — сказал он в конце.
— Обожди ты. Милиция ей ничем не поможет. А вот ты можешь, — сказала Петровна. — Ты ведь хочешь помочь ей? Хочешь, чтобы она выздоровела?