— Ба-атя!.. Батяня-аа! — Николка, не чуя боли в руке, схватил оставленное кем-то копье и, не обращая внимания на крики колченогого мужика, кинулся навстречу страшному серому потоку, в котором сгинул отец со всеми односельчанами.
До полка левой руки Димитрий Иванович не добрался, ввязавшись в ожесточенный бой на самом крыле большого, где были похоронены остатки тумена Бейбулата, поддержанные свежими сотнями Темучина и Батарбека. «Государь с нами!», «Димитрий с нами!» — этот клич вспыхивал, подобно знамени на ветру, всюду, где появлялся государь, и войску начинало казаться, что великий князь — сам ангел мщения, чей дух несокрушимо стоит под большим знаменем, светя воинам издали облачной белизной ферязи, а плоть с мечом, карающим ворога, носится по полю сражения. Трудно даже бывалым ратникам равняться с неистовой дружиной государя, состоящей из богатырей. Как смерч, прорывалась она сквозь живые стены и свалки, внося страх в ряды врага, вселяя мужество и уверенность в души своих.
«Наш, истинный воин, — говорили молодым ратникам старые бородачи, гордясь Димитрием, словно сыном, которого сами вырастили. — С этим не пропадем!» — «Чего же он с малой-то дружиной? — тревожились молодые. — Беды б не вышло?» — «А мы — не дружина? Все войско ему дружина, всяк за него голову положит. Да и Васька с Гришкой глянь как его заслоняют — этих сам черт не возьмет!»
Еще до того, как многотысячный вал ордынской конницы захлестнул остатки полка левой руки и крыло большого, Димитрий послал гонца к Дмитрию Ольгердовичу и Микуле Вельяминову с приказом — подвести запасный полк ближе к стыку большого с полком левой руки. Великий князь теперь видел: враг почуял слабое место, его конница стекается сюда, и прорыв неизбежен. Нельзя, чтобы прорыв оказался слишком потрясающим для русского войска, а главное — вынудить Мамая бросить сюда основные силы… Димитрий снова выдвинулся в первые ряды полка.
— Слышь, Васька? Больше мово коня за повод хватать не смей — руку отрублю! Береги государя, как хошь, а держать себя не позволю. Сейчас от меня одна польза — мой меч.
Дружинники как можно теснее сомкнулись вокруг Димитрия — уже посыпались стрелы, стуча в щиты и брони. Димитрий извлек меч в рыжих пятнах засохшей крови, плашмя положил на конскую гриву; Копыто вопросительно глянул на Тупика: не увести ли, мол, князя силой — пусть потом рубит головы? Васька отрицательно качнул головой — бесполезно и пытаться. Да и прав теперь государь: все приказы, почитай, отданы, осталось — рубить. И по рядам ратников катился говор: «Государь — впереди», — потому, может быть, и самые молодые в поределом русском войске так бестрепетно следили за приближением несметной ордынской силы. Тупик внезапно вздрогнул: впереди на поле среди убитых врагов и своих, разбросав руки, лицом к небу лежал Таршила. Казалось бы, Васькино сердце должно было закаменеть от вида смертей, от бессчетных дорогих потерь, но его омыла такая горечь, что стоном прорвалась сквозь стиснутые зубы. Обернулся, ища лагерь у Непрядвы, но лишь поднятые копья и секиры качались перед ним. «Будь счастлива, касатка моя! А нам, видно, приспело последнее счастье…»