— Князь! Сдавайся на милость! Ты — мой почетный пленник, обещаю жизнь!..
Димитрий опустил меч и услышал надсадное дыхание стоящих вокруг воинов и коней своей крошечной стражи. Окровавленные тела устилали пятачок открытой земли, на которой не осталось даже незатоптанной травинки, бились раненые лошади, и, колебля степь, обтекая разрозненные группы русских, уже не способных слиться в единый строй, шла в прорыв конница Орды. Но справа, вдалеке, билось на ветру большое знамя с золотым пятном посередине, и хотя мешало движение конной лавины врага, великий князь рассмотрел, что большой полк, частью потеряв, частью отогнув назад левое крыло, по-прежнему стоит. «Родные мои, слава вам! И вам, что полегли здесь!.. Большего никто не мог бы сделать!..» Не снимая железной перчатки, Димитрий откинул забрало, посмотрел налево. Там, где недавно бились остатки полка левой руки, потоком шел враг, лишь какой-то небольшой отряд русских, где смешались пешие и конные, взблескивал мечами и топорами, оставаясь на месте… Позади полк поддержки врезался колючим углом в разлившуюся волну ордынских всадников, но насколько же он малочислен в сравнении с торжествующим морем врагов, этот русский пеший запасный полк!.. Сюда, к месту великой горечи и славы, где, подобно колосьям в сжатом поле, лежали на потоптанной земле тысячи русских ратников, позади большого полка неслись сотни конных витязей с обнаженными мечами. «Спасибо, Вельяминов! Спасибо, Андрей!» Лишь мгновенным взглядом скользнул государь по дальнему краю Зеленой Дубравы, словно боялся выдать врагу свою грозную тайну… А впереди степь очищалась, — значит, и у Мамая войско не бессчетно, как бы он ни пугал и ни хвастал. Есть счет Великой Орде, и русские мечи уже сочли ее половину. «Великое спасибо всем вам, кто шел на тяжкие труды, на муки и смерть, добывая правду о силе врага, и, добыв ее, подвигнул Москву на подвиг освобождения. Вот она, главная ордынская сила, — увязла тут, за речкой Смолкой, и лезет, рвется под русский топор, уже повиснувший над ее шеей… Сто лет вам жизни, милые брат Володимер и мудрый мой воевода Боброк! А я свое до конца свершу, как воин».
Еще раз глянул Димитрий на порубленных ратников, на крикливые ордынские толпы, накаляясь новым гневом, и уперся темным взором в мурзу на вороном коне, в раззолоченном панцире с перьями серого кречета на еловице шлема — отличительный знак Чингизова рода.
— Московский князь! — воскликнул тот изумленно. И разразился хохотом: — Что же ты, великий князь, бьешься, словно плохой сотник, растерявший своих всадников? Эй, нукеры! Нет ли близко хана Темучина? Позовите его — он рассказывал сказки о том, как велика рать у московского Митьки. Старый болван выжил из ума или ослеп, если принял десяток Митькиных слуг за бессчетное войско.