— Вы были правы, что это проклятое место, — заметил я.
Мне хотелось потолковать с большим числом людей из разных секторов лагеря, но когда мы дошли до одной из медицинских палаток, всякое желание разговаривать у меня пропало. Никогда в жизни я не видел более жуткого зрелища.
Палатка была переполнена больными и умирающими пациентами, лежавшими на койках по двое, а то и по трое. Эти переплетенные человеческие тела были повсюду, в любом месте, куда удавалось втиснуть койку. Хуже того, многие больные размещались на улице, а не менее трехсот женщин и детей терпеливо дожидались на жаре, когда медработник осмотрит их и даст им лекарство.
— Печально, но ничего не поделаешь. В лагере почти нет средств, которые если и не прекратят их страдания, то хотя бы уменьшат, — сказала Аданна. — Лекарств постоянно не хватает, поскольку большую их часть разворовывают еще до того, как привозят сюда. Хроническое недоедание, малярия, пневмония и дизентерия — самые распространенные здесь недуги, они так и косят людей. А при отсутствии лекарств и элементарных дезинфицирующих средств даже самый обычный понос может стать фатальным. Я уже не говорю о тотальной антисанитарии и проблемах с водой. При таком раскладе остается только удивляться, что в лагере до сих пор есть здоровые люди.
Я заметил одного врача и двух медсестер из добровольческого контингента. Итого три медработника на многие тысячи больных. Ничего удивительного, что люди здесь мрут как мухи.
— Это называется «второй стадией» кризиса, — продолжила Аданна, — поскольку в лагере умирает больше людей, чем за его пределами. Несколько тысяч каждый божий день, Алекс. Я предупреждала вас, что здесь ужасная обстановка.
— Ужасная? Вы недооцениваете ситуацию. Все это просто немыслимо, особенно в наши дни. Очень жалко детей.
Я присел на корточки рядом с маленькой девочкой, лежавшей на раскладной кроватке. Ее глаза выражали отчуждение, и она, казалось, находилась уже в ином мире. Помахав над лицом девочки ладонью, я разогнал скопище черных мух, вившихся над ней.
— Как сказать по-вашему — «Да пребудет с тобой Господь»? — спросил я у Эммануэля.
— Аллах ма'ак, — ответил он.
— Аллах ма'ак, — повторил я, наклонившись к уху крошки, хотя и сомневался, что она меня слышит. — Аллах ма'ак.
Приехав сюда и пройдясь по лагерю, я вскоре совершенно забыл о своем деле. Вероятно, потому, что сколь бы ни были ужасны расследуемые мной убийства, здешняя действительность была еще ужасней. Неужели в современном мире возможно подобное? Неужели жизнь тысяч людей ничего не стоит и весь этот кошмар будет продолжаться день за днем долгие годы?