Единственная офисная лампа заливала мягким светом письменный стол в кабинете Элдрича, когда он, оторвав взгляд от списка имен, глянул вдаль, словно почувствовал чьи-то мысли. Они с Коллектором жили душа в душу, что делало их сегодняшнее расхождение во взглядах еще более досадным. Папки разных размеров по большинству имен из этого списка лежали по правую руку. Все эти личности скомпрометировали себя, но заслуживали ли они смерти? Элдрич сомневался. Он одобрял последний приговор только в самых исключительных случаях, и, по его мнению, никто из этих персон не мог безоговорочно быть предоставлен заботам Коллектора. Но он также признавал, что, подобно заряженным пистолетам или острым клинкам, они имели потенциальную возможность нанести огромный вред, и, пусть спорно, но деяния некоторых из них уже тянули на серьезные прегрешения. Хотя оставался вопрос: является ли потенциальная возможность нанесения вреда, в большинстве случаев еще не реализованная, оправданием для лишения жизни? Для Элдрича ответ был отрицательным, а для Коллектора — положительным.
И вроде бы они достигли компромисса. Выбрали одно имя, человека, которого Элдрич считал самым мерзким. Коллектор мог поговорить с ним и решить, что делать дальше. Между тем оставалась проблема последнего имени, единственного имени, напечатанного красным чернилами.
— Чарли Паркер, — прошептал старый законовед, — что же вы натворили?
Дэвис Тейт, развалившись на обтянутой кожзаменителем барной скамье, высокая спинка которой обеспечивала относительное уединение, в четвертый раз прикинул свои рейтинги, надеясь найти повод для торжества или хотя бы для легкого оптимизма.
Его ставки зашкаливали: экономика по-прежнему нестабильна, президента связал по рукам и ногам его собственный компромиссный идеализм, консерваторы преуспевали в очернении профсоюзов, иммигрантов и учреждений социального обеспечения, сделав их козлами отпущения за алчность банкиров и акул Уолл-стрит и тем самым сумев убедить здравомыслящих людей в том, что беднейшие и слабейшие слои нации виноваты в большинстве ее болезней. Не переставало изумлять Тейта то, что большинство тех же самых индивидуумов — грязные бедняки, безработные, получатели пособий — слушали его программу, даже когда он осуждал тех — организаторов профсоюзов, излишне сочувствующих либералов, — кто главным образом и стремился им помочь. Озлобление, глупость и эгоизм, как он обнаружил, всегда победят любые разумные аргументы. Тейт иногда задавался вопросом, чем нынешнее поколение отличается от поколения его дедов с точки зрения выборов президента, и пришел к выводу, что предыдущие поколения хотели, чтобы их правители были умнее, чем они сами, а нынешние избиратели предпочитают, чтобы ими правили такие же тупицы, как они сами. Тейт хорошо изучил обывателей, поскольку зарабатывал на жизнь, потворствуя их базовым низменным инстинктам. Он осознавал, что они напуганы, и раздувал мерцающие языки пламени их страха.