— Алекс, позвольте для начала обрисовать нынешнее состояние вещей, как оно представляется в Центре. Любые шаги в этом направлении требуют предельной искренности от участвующих в танце согласия…
Алекс вспылил.
— Оставьте эту дешевую демагогию!.. Я досыта наелся вашим согласием в сорок первом. Забудьте о Шееле!.. Я – Мюллер, и я уже не советский подданный. Я богат и могу делать все, что мне заблагорассудится. У меня есть встречное предложение – Магди передает вам спрятанные документы, и вы оставляете нас в покое.
— Документы – это само собой, а вот насчет покоя, это уже вам решать. Что случилось, Алекс? У тебя беда?..
Шеель искоса глянул на меня, потом, опустив голову, признался.
— Мне нельзя оставаться в Дюссельдорфе и, вообще, в Германии.
Он кивнул в мою сторону.
— Ей, скорее всего, тоже. Меня вызывают в комиссию по денацификации. Ротте постарался.
От испуга я прижала руки к груди.
— Ты ничего не говорил об этом, Алекс!
— Не хотел волновать, – буркнул Шеель. – У нас осталось несколько дней, чтобы выскользнуть из капкана.
— С какой стати офицеру вермахта, не состоявшему в НСДАП, не замешанному ни в каких военных преступлениях, вдруг пришло на ум драпануть в Южную Америку?
Алекс усмехнулся.
— Вы, Nikolaus Michailovitsch, как мне кажется, не понимаете, что творится в Германии.
Некоторое время он боролся с собой, потом рискнул.
— После того, как Лена спрятала в люфтшуцбункере бумаги отца, я решил пристрелить Ротте. Подкараулил гада, да неувязка вышла – с нашей стороны начался обстрел…
— С какой нашей?
— С советской… Меня так садануло в бок, что я потерял сознание. Я был в штатском, меня доставили в военный госпиталь, там сделали перевязку. В госпитале я назвался Мюллером. Не в пример обер–гренадеру, ни слова по–русски не промолвил, разве, что «карашо» и «давай–давай». Наши любят, когда сначала «данке шён», а потом «карашо».
Что еще? Как только немного подлечился, справил документы на новую фамилию и отправился в Дюссельдорф искать Магди. В Дюссельдорфе первым делом заглянул на улицу, где провел детство. Решил взглянуть на родовое гнездо. Оживить, так сказать, память. С этого все и началось.
Алекс собрался с мыслями.
— Район, где мы когда‑то жили, прилично сохранился. Бомбежки обошли его стороной. Беда в другом – сразу после капитуляции в доме поселился какой‑то важный чин из местной гражданской администрации. Получил его, так сказать, в дар от британских оккупационных властей за активное участие в денацификационных мероприятиях.
Я попытался поговорить с новым хозяином на предмет возвращения собственности. Он как прирожденный комиссар решил взять меня на горло – кто вы такой, господин Мюллер, где служили и какое отношение имеете к Шеелям?! Затем пригрозил. – если я буду настаивать на своих правах, мне не миновать лагеря для военнопленных, а уж там господа союзники выяснят, не участвовал ли я в расстреле заложников и прочих подобных акций?