— Ссс-волочь… — прохрипел Харитонов, безуспешно пытаясь от своего носа мою руку оторвать и испытывая — это я знал наверняка — пронзительную боль и страх от того, что носовая кость вот-вот треснет. — Пусс-ти…
Скрипнули пружины нескольких коек. Наматывая ремни на пальцы, ко мне неторопливо двинулись несколько рослых фигур в белом солдатском исподнем, что, в общем-то, меня не смутило. Ситуация была ординарной, многократно отработанной, и развитию ее способен был помешать только какой-либо псих, пыл которого я был готов остудить ударом ноги либо в пах, либо с растяжкой в подбородок, что смотрится со стороны довольно-таки эффектно и резко уровень агрессивности нападающих снижает.
— Всем стоять! — мельком обернувшись на белые пятна нательных рубах, процедил я. — Иначе сломаю ему нос. Ну!
Фигуры в нерешительности замерли, поигрывая латунными бляхами.
— Пусс-ти… — шипел, пуская слюну, Харитонов.
— Отпущу, — сказал я. — Но сначала, давай-ка, попросим прощения.
— Аааа…
— Видишь, первую букву алфавита мы изучили. Будем разучивать другие буквы или уже знаешь, как построить фразу?
Я не изгалялся над ефрейтором, нет. Просто знал, что в настоящий момент чувство активной солидарности, владеющее его соратниками, постепенно подменяется всевозрастающим любопытством пассивных наблюдателей.
— Извиняюсь, блядь…
— Чего?..
— Аааа… Я нечаянно, че ты, в натуре, бэ-э-э… Извиняюсь, сказал же!
— И обещай, что больше такого не повторится.
— Не повторится, отпусти, б… больше… не буду, проехали…
— Ну вот. — Я разжал пальцы. — Конфликт, надеюсь, исчерпан.
Харитонов стремительно отпрянул в сторону, вытирая невольные слезы и осторожно ощупывая вспухший нос.
— Крутой, да? — произнес он сквозь затравленную одышку. — Да мы тут таких крутых…
— Да, сержант, — произнесла одна из рослых фигур в исподнем неодобрительно. — Широкий ты взял шаг, как бы портки не треснули, гляди…
— А вам по нраву те, кто семенить любит? Иль шестерить?
Ответа не последовало.
«Старички» в молчании разбрелись по койкам.
Первый раунд, похоже, остался за мной. Что же касается второго, я не загадывал — посмотрим.
Дверь, ведущая в коридор, затворилась, и казарма погрузилась в темень, где малиновыми точками светили сигареты «дедов», шепотом обсуждавших произошедшую стычку.
Смежив глаза, я еще долго прислушивался к их невнятному шушуканью, из которого различилась только одна отчетливая фраза, видимо, конкретно моему слуху и предназначенная:
— Думает, козел херов, лычки его спасут…
Я долго и напрасно пытался уснуть. Меня точила досада. Не мог я назвать удачным свое начало службы в конвойной роте номер шестнадцать, не мог. Действительно, а стоило ли так резко охолаживать этого мерзопакостного ефрейтора? Воспринял бы все его провокационные происки с дипломатичным юморком, «прописался» бы, выставив «старичью» литровку-другую…