— Александр Павлович, извините, это опять я. Мне нужно вас спросить о…
— Я занят! — рявкнул Ситников. — Будьте добры, не звоните мне сюда. Мне бы не хотелось отдавать распоряжение секретарше. Звоните домой. После десяти. Ну, в чем дело?
Я даже не обиделась, но пообещала себе, что припомню ему это при случае.
— Извините. Александр Павлович, а когда… умерла сестра Елены Алина? Я имею в виду число, какого числа?
На другом конце провода молчали.
— Александр Павлович…
— Зачем вам? — отозвался он наконец. — Что вы затеяли?
— Мне нужно, пожалуйста!
— Десятого мая…
Я пробормотала: «Спасибо», — и повесила трубку. Десятого мая… Двенадцатый фестиваль! В прошлом году. Мне уже казалось, я знала… я догадывалась! Что еще могло заинтересовать Елену и вернуть ее к жизни, если не что-то, связанное с сестрой?
На фотографии дата смерти Алины — десятое мая. Семейство симпатичных троглодитов к Алине отношения, видимо, не имеет. А что имеет? Что-то другое. Например, автомобиль. Присутствие его разрушает алиби убийцы. Предполагаемого убийцы. Он утверждает, что не был в городе, а машина свидетельствует, что был. Или, если не машина, то человек. Засветился кто-то, кого там не должно быть. По той же причине. В каком-то криминальном романе использовался подобный сюжет. А откуда у Елены вообще этот негатив? Получила по почте от анонимного лица? Вряд ли. Не думаю, что анонимное лицо прислало бы негатив. Снято профессионально, не цифровой мыльницей. Может, уличный фотограф? Помню я эту арку, она была около центрального парка. Там еще стоял стенд с фотографиями и, кажется, будка фотографа. Но это летом… А сейчас зима. А какая, собственно, разница? Зимой тоже найдутся желающие, тем более скоро Новый год, в парке елка, Деды Морозы, Снегурочки…
…Просто удивительно, как за пару часов переменилась погода. Поднялся ветер, туман рассеялся окончательно, показалось солнце. Ослепительно сверкая, проносились редкие снежинки. Первый по-настоящему зимний день!
К счастью, несмотря на «несезон», будка фотографа была открыта и стенды расставлены. Тут же стояли небольшая елка, увитая ритмично вспыхивающей гирляндой электрических лампочек, и две вырезанные из фанеры фигуры, громадная — Деда Мороза, и поменьше — Снегурочки. Сам хозяин в тулупе, валенках, с ватной, очень украшавшей его багровую физиономию бородой и в красном колпаке приплясывал и вопил простуженым басом: «А ну, кому на память, с Дедушкой Морозом и Снегурочкой! На-л-летай, ребята! У елочки! Около избушки!» Время от времени он уходил в будку греться. В один из таких моментов появилась я, приоткрыв дверь будки. В лицо мне пахнуло теплом, запахами еды и сигаретного дыма. Дед Мороз грелся не один. В гостях у него был такой же тип с ватной бородой и в красном колпаке, видимо, из соседнего киоска, продающего елки. Деды-близнецы держали в руках полные граненые стаканы. Почти пустая бутылка водки стояла на столе, там же — остатки нехитрой трапезы. Оба как по команде уставились на меня.