Как ни странно, Чигирев почувствовал, когда Отрепьев расстался с жизнью. Может, просто сыграла буйная фантазия историка, но так или иначе что‑то оборвалось в его душе. Он понял: игра, которую он вел последние годы, завершена, самозванец мертв. И тут же понял другое: не все ещё потеряно, еще можно заставить огромную страну, словно зависшую между западом и востоком, свернуть на европейские рельсы… Когда в коморку вошел Басов, Чигирев уже знал, что делать дальше.
Басов был при оружии, в костюме русского дворянина. Лицо его обрамляла окладистая борода, несомненно, наклеенная поверх аккуратной европейской эспаньолки. Он поставил перед Чигиревым небольшой глиняный горшочек, из которого доносился аппетитный запах мяса и гречки, положил сверху ложку и большой ломоть хлеба, бросил на лавку кафтан и шапку и бережно положил рядом саблю, которую нес в руке.
– Ешь, – негромко велел он. – Потом переодевайся, и уходим отсюда. Костюм польского магната сейчас не лучшая одежда на Москве.
– Куда уходим? – осведомился Чигирев.
– А куда ты хочешь? – поинтересовался Басов.
– В Краков, – ответил Чигирев. – К королю Сигизмунду. Вернее, к его канцлеру, Льву Сапеге.
– Я так и думал, – с сожалением вздохнул Басов. – Что ж, вольному воля. Я, как ты понимаешь, в плену у Шуйского тоже засиживаться не собираюсь. А именно это и ожидает королевское посольство. Сейчас лучшее время уходить. Избиение поляков на улицах заканчивается, царские войска еще не взяли город под контроль.
– Ты не хочешь узнать, зачем я собираюсь к Сапеге? – спросил Чигирев.
– Я и так знаю, – усмехнулся Басов. – Решил на кончиках польских сабель принести европейское просвещение и свободу в немытую Россию. Когда человек одержим навязчивой идеей, его действия можно предсказать на пять шагов вперед.
Чигирев вздрогнул. Басов почти дословно процитировал его мысли.
– И что скажешь? – спросил он.
– Попробуй, все равно у тебя ничего не получится.
Чигирев вскипел:
– Послушай, Игорь, ну нельзя же быть таким равнодушным! Ведь тут целая страна, которую можно спасти. Я попытался раз. Ладно, у меня не получилось. Смешно было излагать монаху‑расстриге экономическую теорию Смита, до которой лучшие умы на Западе дойдут только через двести лет. Надо было действовать иными методами, но я понял это слишком поздно. Да, я решил снова попробовать. Может, это утопия, но я хочу силой исцелить свою страну от холопства ксенофобии. Но ты ведь даже не пытался…
– Ешь и переодевайся, – строго прервал его Басов. – Нам еще из Москвы выбраться надо. Я не вершитель судеб. Мне бы со своими проблемами разобраться.