Чертыхнувшись, Чигирев принялся за еду, но вскоре остановился:
– Слушай, если тебе на все наплевать, зачем же арестовал меня? Ну и отпустил бы Отрепьева защищать. Тебе‑то что?
– Жалко, – ответил Басов, глядя куда‑то в сторону. – Убили бы там тебя.
– А народ тебе не жалко?
– Нет. Каждый народ живет так, как заслуживает. А вот отдельных людей бывает жалко… иногда. Я сам не без слабостей.
Чигирев тяжело вздохнул и снова принялся за еду. Продолжать разговор было бессмысленно. Вскоре он опустошил котелок, отставил его в сторону, быстро переоделся. Басов беззвучно поднялся, подошел к дальнему углу комнаты, отодвинул стоявший там сундук и… открыл потайной ход в подпол. Историк заскрежетал зубами. Если бы он только знал, как легко отсюда можно сбежать!
Они прошли по длинному подземному ходу и выбрались в конюшне соседнего дома. Там их уже ждали два оседланных жеребца.
– А ты неплохо подготовился, – заметил Чигирев.
– Знал, на что шел, – усмехнулся Басов.
Улица была почти пуста, только у здания польской миссии стоял в оцеплении большой отряд стрельцов. Стражники не без интереса посмотрели на всадников, но остановить их не попытались.
То здесь, то там лежали трупы поляков. Изрезанные, исколотые, обезглавленные, поодиночке и группами. Было видно, что мятежники вовсю отыгрались на «проклятых ляхах». По улице иногда пробегали вооруженные люди, присматриваясь к валявшимся телам, не выжил ли кто и нельзя ли еще что‑нибудь снять с обезображенных тел.
– Давай проедем по Красной площади, – попросил Чигирев.
Басов молча пожал плечами и развернул коня.
Главная площадь российской столицы была запружена народом. Люди что‑то возбужденно кричали, обсуждали последние события, спорили, ссорились, смеялись. Впрочем, путешественникам было не до них. Подъехав к лобному месту, они увидели два обнаженных человеческих тела, изрезанных и залитых кровью. В одном из них историк узнал Петра Басманова, лицо второго закрывала скоморошья маска, но это не помешало Чигиреву догадаться, что это труп Отрепьева.
– Убедился? – негромко спросил Басов.
Чигирев тяжело вздохнул и пришпорил коня. Делать в этой Москве ему действительно было больше нечего.
Они снова двигались по московским улочкам, местами просто заваленных трупами. Двери некоторых домов, очевидно, тех, где жили поляки, были сорваны с петель. Внутри виднелись следы погрома и снова трупы. От такого обилия смерти Чигирев на время потерял осознание реальности происходящего, и до него не сразу дошло, что женский крик, который внезапно раздался рядом, – это крик живого человека.