– И слава Богу, – заметил Чигирев.
– Действительно, Петербург есть Петербург, – поддержал его Басов. – Но вы обратите внимание, как проходит празднество. Всего три года назад окончилась Гражданская война, а это уже смесь ночного Парижа и Рио‑де‑Жанейро.
– А теперь вернемся в Москву, – предложил Алексеев.
На трибуне какого‑то партийного съезда выступал Троцкий.
– Естественно, после смерти Ленина между вождями партии началась борьба за власть. Но благодаря вам, Янек, среди них не было Сталина. Поэтому произошло вот что.
Зрители увидели картины многолюдных митингов. Потом какие‑то выборы. Потом снова митинги, которые разгоняла милиция и армия. Потом вдруг все переменилось. Не было больше митингов и драк с милицией. На перекрестках Москвы стояли броневики, а улицы патрулировали кавалеристы и чекисты в кожанках.
– Троцкий получил большинство при партийном голосовании, – пояснил Алексеев. – В отличие от Сталина, кстати, который в нашем мире подтасовал итоги партийного референдума. Бухарин, Томский, Рыков, Каменев и другие попытались устроить переворот. Но Троцкого поддержали Дзержинский и Фрунзе. К двадцать восьмому году этот триумвират одержал полную победу. Все главные политические оппоненты сидели в тюрьмах. Остальные подчинились новой власти.
– Минуточку! – воскликнул Крапивин. – Но в нашем мире Фрунзе и Дзержинский умерли к двадцать восьмому году.
– Значит, в этом мире не было того, кто помог им отправиться на тот свет, – усмехнулся Басов. – Не ты ли тому причиной, Янек? Впрочем, туберкулез есть туберкулез. Дзержинский умер в двадцать девятом году и, похоже, без посторонней помощи. Это его похороны вы видите сейчас. А вот Фрунзе очень подозрительно разбился на самолете в тридцать втором, когда летел инспектировать войска Одесского военного округа. Вот теперь хоронят его. Ничего не поделаешь, на вершине власти есть место только одному.
– Судя по всему, у Врангеля, пока большевистские вожди боролись за власть, был соблазн высадить десант, – снова вступил в разговор Алексеев, – но Англия и Америка не позволили ему это сделать. По крайней мере так писали в мемуарах многие крымские генералы.
– Слащев? – спросил Крапивин.
– Нет, Слащева в тридцатом году убил агент ГПУ, – ответил Алексеев. – Мемуаров он оставить не успел.
– Жаль, – вздохнул Крапивин. – Толковый был генерал и храбрый солдат.
– Судьба, – пожал плечами Басов. – В нашем мире он погиб в тот же день и тоже насильственной смертью.
– Теперь вернемся чуть назад, – объявил Алексеев. – Тридцатый год.
Зрители увидели сходку в деревне. Какой‑то человек в кожанке и с револьвером что‑то горячо говорил крестьянам. Потом картинка сменилась. По раскисшей весенней дороге несколько подвод под конвоем красноармейцев выезжали из деревни. На них понуро сидели крестьяне: мужики, бабы, малые дети.