Некоторое время он идёт молча рядом, а потом вдруг предлагает:
— Давайте я поеду с ним в Москву.
Ничего не понимаю.
— Да, но ведь уже очень поздно, — говорю я ему, — а ведь надо ещё и вернуться с ним обратно.
Но незнакомец подтверждает своё предложение. За разговором отрываемся с ним немного вперёд. Не выдерживаю и спрашиваю:
— Простите за любопытство, но почему вы проявляете к этому человеку такое участие?
В ответ слышу:
— Он напоминает мне чем-то Ван Гога.
— А вы не знаете его?
— Нет, не знаю.
— Это московский художник, Анатолий Зверев. Может быть, вы не слышали о нём?
Незнакомец на секунду приостановился. На лице его искреннее удивление.
— Как? Это тот самый Зверев? Так ведь я давно о нём слышал и мечтал хоть раз увидеть.
Теперь удивлена я. Ведь Толя многим напоминал Ван Гога — как своим творчеством, так и судьбой.
Уже потом я вспомнила этого человека. Им оказался страстно увлечённый живописью физик, профессор Новосибирского университета Юрий Иванович Кулаков. Как-то, ещё много лет назад до этой случайной встречи, на одной из московских квартир он рассказывал собравшейся молодёжи о творчестве Сальвадора Дали, сопровождая рассказ показом слайдов. По тем далёким временам для многих это было в новинку. Уже потом, когда Толи не стало, вспомнив этот эпизод, я посвятила ему стихотворение.
Памяти Анатолия Зверева
Да, рядом с нами жил Ван Гог.
Но после смерти нужен срок,
Чтобы признание пришло.
На этот раз оно взошло
Ещё при жизни, видит Бог.
Да, рядом с нами жил Ван Гог.
Он мог нарисовать весь мир.
Где он бывал — был всюду пир.
Он погружал то в смех, то в плач.
Он был и жертва, и палач.
Палач — где не душа, а фарш.
И обнажалась кистью фальшь.
Он нищим был и богачом.
И слабаком, и силачом.
Сносил гоненья, недоверье,
С улыбкою прощал Сальери.
И часто спал он у дверей
Своих поклонников-друзей.
Он виден был — издалека.
Походка… Так была легка.
Одежда? Разве в этом соль?
Шагал по улице король!
Шагал по улице Сократ.
Нет. Он мудрей был во сто крат:
Свободней — не было его.
Отказываясь от всего,
Раздаривал себя вразнос.
И пил, и голодал, и мёрз,
Но всё, что надо — сделал в срок.
Да, рядом с нами жил Ван Гог.
Звонок в дверь, провозгласивший прибытие к нам художника Анатолия Зверева за несколько месяцев до нашего отъезда из России навсегда, отличался от всех слышанных мною раньше: замысловатое чередование длинных и коротких звонков было музыкальной фразой, вестью. Скоро мы узнали, что этот характерный звонок был чем-то вроде визитной карточки у него. Услышав его, хозяева кричали: «Зверев!» Одни — радостно, другие в ужасе. Чаще всего — и в радости, и в ужасе. Начинался праздник истинного искусства, но водка лилась рекой, и наутро тоже, и все последующие дни (и месяцы), пока, наконец, хозяева с величайшими угрызениями совести не сплавляли Зверева в место, где, по их соображениям, он мог завязнуть надолго.