В 1957 году его гравюры экспонируются на Молодёжной выставке в Москве, устроенной к VI Международному фестивалю молодёжи и студентов; в 1959 году репродукции его картин впервые поместил журнал «Лайф», а в 1961 году три его акварели приобретает Нью-Йоркский музей современного искусства.
Известность Зверева продолжала расти. Не прекращались и насмешки. Однако и среди членов творческого Союза многие начинали пересматривать отношение к художнику. Особенно важным для них был отзыв Роберта Фалька, признанного главы пластической школы в советской живописи, более десяти лет проработавшего во Франции. Незадолго до своей смерти, видя, как молодые художники смеются над ташистскими акварелями Зверева, он сказал: «Берегите Зверева, каждое его прикосновение драгоценно».
С конца пятидесятых годов Зверев стал делать много портретов на заказ. Он поражал воображение своих заказчиков не столько самими портретами, сколько тем, как он их писал. В его жестах удивляла обезьянья цепкость. Казалось, это не он пишет картину, а через него проявляет себя какое-то подсознательное атавистическое начало. И вместе с тем напряжение творчества где-то неуловимо переходило в актёрство, граничащее с хулиганством. Во время работы Зверев стряхивал на свои картины пепел, бросал окурки, вытряхивал мусор. Пишет Зверев на чём угодно и чем угодно.
Жена одного дипломата в Москве договорилась, что Зверев напишет её портрет. Зверев встретил её опухший и небритый, однако тут же достал лезвие и кисточку для бритья. Смущённая, что он собирается при ней бриться, она подумала: «Что ж, всё же лучше поздно, чем никогда». Однако, ни слова не говоря, Зверев ткнул бритвенную кисточку в краску и начал энергично водить ею по бумаге, кое-где делая резкие штрихи бритвой.
Работает он обычно, разложив холст и бумагу на полу. Если в это время по ним пробежит кошка или собака, оставив следы лап, Зверев не только не раздражается, но говорит: «Они добавили существенные детали, которые мне самому не пришли бы в голову».
В начале шестидесятых годов в его работе наступает годичный перерыв, вызванный, быть может, нервным перенапряжением, так как все пятидесятые годы он работает исключительно много и самоотверженно. Вместе со своей женой он уезжает в Тамбовскую область, на родину своих родителей. По возвращении в Москву его живопись становится уверенней и спокойней, но в значительной степени лишается прежнего экспериментального начала и основывается на достигнутом. Видно, что Зверев теперь сознательно пытается воспроизвести ту непосредственность и детскость, которые у него раньше получались как бы «сами собой». А это не всегда удаётся. Рисунок иногда перегружается второстепенными деталями, цвет отдаёт слащавостью. Работает он теперь редко и мало. Возможно, с возрастом начинает сказываться недостаток профессионализма и культуры, о котором давно предупреждали Зверева. Впрочем, и в 1962–1966 годах он пишет несколько превосходных работ, и давать прогнозы о дальнейшем было бы неосторожно.