— Сними шапку, — проворчала та повариха, что держала пирог на руках, — не видишь, госпожа перед тобою.
Вторая оставила очаг, выпрямилась и подбоченилась, показывая этим, что она здесь не последняя раба.
Злат смущенно стянул колпак с головы.
— Тебе что нужно, отрок? — спросила боярыня тем певучим голосом, какой бывает у женщин, когда у них сердце начинает биться чаще.
— Я от боярина Гордея.
— Что же случилось с боярином?
В глазах госпожи не видно было тревоги.
— Боярин Псалтирь забыл. Велел привезти.
— Зачем ему Псалтирь понадобилась на лове?
Злат тоже не знал и усмехнулся:
— Должно быть, боярин Гордей о спасении души заботится.
Боярыня удивилась смелому ответу и в другое время, может быть, даже побранила бы слишком бойкого отрока, но сейчас ее всю наполняло грешное томление. Вестник был тонок в стане и молод. Невольно вспомнила чрево супруга, его унылое лицо и козлиную бороду. Жена посадника не раз слышала гусляра на пирах, голос его проникал в душу. В глазах ее мелькнул бесовский огонек. Она была белотелая и полусонная, ее взгляды напоминали тихий омут, полный опасностей для тех, кто проходил мимо. Взяв со стола кусок пирога с рыбной начинкой, боярыня откусила от него белыми зубами и, лениво пережевывая пищу и все так же склонив голову на руку, проговорила:
— Псалтирь понадобилась супругу? Ну что же, отвезешь ему. Пусть молится мой боярин.
Злат все еще стоял у порога, в ожидании, когда ему скажут, как быть с книгой. Надо было возвращаться, чтоб успеть к тому времени, когда поют вечерню. Но госпожа не сводила с него глаз.
— Где же ныне боярин?
— С князем. На дороге к погосту. Там ночь проведут, а наутро на ловы поедем.
— Есть ли там где обогреться?
— На погосте изб много.
— На лавках спать?
— Можно мех подстелить.
— Дымно?
Злат пожал плечами:
— Дымно.
Какая-то лень, безволие овладевали отроком, когда на него смотрела эта красавица своими туманными, колдовскими глазами, точно опутывала его чарами.
Она сказала:
— Сними саблю и подкрепись едой.
— Ехать надо, боярыня, — пытался защищаться он от наваждения, — боярин гневаться будет.
— Успеешь.
Медленным движением руки госпожа показала ему место по другую сторону стола.
— Ты добро играешь на гуслях. Слышала твою игру на княжеском пиру.
Злат весь расцвел. Его радовало, что боярыня ценит его искусство.
Он снял пояс с саблей, ловко сбросил с плеч белый тулупчик и сел на скамью, разглаживая на груди красную рубаху, пахнущую овчиной.
— Ты опояшься, — наставительно сказала та повариха, что положила на столешницу еще один пирог, — ведь с боярыней Анастасией сидишь.