– Я всегда готова. Ты же знаешь. – Я обматываю горло кашемировым шарфом и иду вслед за ним к машине.
В этот холодный и темный декабрьский день тучи нависают прямо над домами. Не успеваем мы доехать до шоссе, как начинается снегопад, но, к счастью, такой слабый – когда снежинки долетают до ветрового стекла, они превращаются в мелкие брызги, которые быстро стирают «дворники». От снега становится немного веселее. По пути мы говорим о Маре, ее ухудшающихся оценках и нашей надежде, что второй год у нее будет успешнее, чем первый.
Готический кампус Университета Вашингтона в такую погоду не выглядит так величественно, как в погожие дни – под свинцовым небом изящные здания с башенками кажутся призрачными. Снегопад усиливается; на зеленые лужайки и бетонные скамьи ложится белое покрывало. Студенты торопливо перебегают от здания к зданию – их рюкзаки и капюшоны быстро становятся белыми. Повсюду чувствуется какая-то странная тишина и безлюдье, непривычные в таком гигантском кампусе. Последние несколько дней перед рождественскими каникулами. В воскресенье университет закроется до января. Многие студенты уже разъехались по домам. За окнами, из которых лился золотистый свет, можно увидеть преподавателей, они спешат проверить последние контрольные, пока не начались каникулы.
Административное здание практически пусто. У комнаты Мары мы с Джонни останавливаемся и смотрим друг на друга.
– Мы должны кричать «сюрприз»? – спрашиваю я.
– Думаю, это и так станет понятно, когда она откроет дверь.
Джонни стучит в дверь.
Мы слышим шаги, и дверь открывается. Перед нами Пакстон, в семейных трусах и армейских ботинках, с кальяном для марихуаны в руке. Он бледнее, чем обычно, глаза его остекленевшие и пустые.
– Ничего себе… – произносит он.
Джонни толкает Пакстона с такой силой, что тот спотыкается и падает. Комната пропахла марихуаной и чем-то еще. На прикроватной тумбочке маленький листок мятой, почерневшей фольги, а рядом с ним грязная трубка.
Джонни отшвыривает в сторону коробки из-под пиццы и пустые банки кока-колы.
Мара в постели; на ней только лифчик и трусики. При нашем появлении она подтягивает одеяло к груди.
– Какого черта вы здесь делаете? – спрашивает она. Речь у нее замедленная, глаза блестят. Она явно под кайфом. Пакстон идет к ней.
Джонни хватает Пакстона, и, словно фрисби, отшвыривает в сторону, затем прижимает к стене.
– Ты ее изнасиловал, – говорит он. От его голоса становится страшно.
Мара выбирается из постели и тут же падает на пол.
– Папа, не надо…
– Спросите ее, насиловал ли я вашу дочь, – говорит Пакстон и кивает на меня.