– Я была сильной ради своей Кейти, – сказала Марджи.
Дороти услышала, как дрогнул голос подруги и, стремительно поднявшись с кресла, бросилась к Марджи и обняла ее. Она почувствовала худобу Марджи, почувствовала, как вздрогнула она от этого прикосновения. Дороти поняла – иногда сочувствие ранит больнее, чем одиночество.
– Летом Джонни хочет развеять ее пепел. Я не знаю, как это сделать, но понимаю, что пора.
Дороти не знала, что на это сказать. Она молча обнимала Марджи.
Наконец Марджи отстранилась; ее глаза блестели от слез.
– Вы мне помогли это пережить, знаете? На тот случай, если я вам не говорила. Когда позволяли сидеть здесь и курить, а сами сажали овощи и пололи сорняки.
– Я ничего не говорила.
– Вы были рядом, Дороти. Как теперь вы рядом с Талли. – Она вытерла глаза, попыталась улыбнуться, потом сказала: – Идите к дочери.
Талли очнулась от глубокого сна и села. Слишком быстро – незнакомая комната закружилась вокруг нее.
– Талли, с тобой все в порядке?
Она медленно моргнула и вспомнила, где находится. В своей старой спальне, в доме на улице Светлячков. Талли включила стоявший на тумбочке ночник.
На стуле у стены сидела ее мать. Она неуверенно встала, нервно сцепила руки. На ней была свободная одежда, белые носки и сандалии. И жалкие остатки бус из макаронин, которые Талли сделала когда-то для нее в летнем лагере. Все эти годы мать хранила их.
– Я беспокоилась, – сказала мать. – Твоя первая ночь дома, и все такое. Надеюсь, ты не возражаешь, что я тут сижу.
– Привет, Облачко, – тихо сказала Талли.
– Я теперь Дороти, – поправила ее мать. Потом с неуверенной улыбкой подошла к кровати. – Я взяла себе имя Облачко в коммуне, в начале семидесятых. Тогда мы все были под кайфом. В те времена многие глупости казались удачными идеями. – Она посмотрела на Талли.
– Мне сказали, ты за мной ухаживала.
– Ерунда.
– Год ухаживать за женщиной в коме? Это не ерунда.
Мать сунула руку в карман и достала какой-то предмет. Кругляшок золотистого цвета размером чуть больше монетки в двадцать пять центов. На кругляшке был выбит треугольник; слева от него черными буквами слово «трезвость», а справа «годовщина». Внутри треугольника римская цифра Х.
– Помнишь ту ночь шесть лет назад, когда ты приходила ко мне в больницу?
Талли помнила все свои редкие встречи с матерью.
– Да.
– Это стало для меня последней каплей. Женщина в конце концов устает от побоев и унижений. Даже такая, как я. Вскоре после этого я пошла в реабилитационный центр. Кстати, заплатила за него ты – так что, спасибо.
– И с тех пор ты завязала?