– Ээээ… восходит, – запнувшись, подтвердила я, к полному своему изумлению краснея еще пуще.
– А разве ты не знаешь, что угодных ему Всевышний благословляет потомством, чтобы род их не угас? – так же весело и чуть торжественно продолжила старуха, – И что женам благословение то не всегда легко, но оно радостно, ибо нет большего счастья, чем носить под сердцем свое дитя!
Разговор принимал какой-то совершенно абсурдный оборот, но объяснить царице, что не беременна я, а аппетит пропал от злости и раздражения, я не могла ни за какие коврижки, да еще при посторонних. Так что я не нашла ничего лучшего, кроме как схватить с блюда ближайший ко мне кусок баранины и вцепиться в него зубами.
– Вот так-то лучше, – снова засмеялась царица, – будущая мать должна хорошо есть, чтобы родить здорового наследника, дабы обрадовать господина своего.
Откровенно говоря, своего господина я не то, что радовать, я видеть его сейчас не могла, но эти все чувства приходилось держать при себе, поэтому я просто сделала невнятный жест и самозабвенно предалась поглощению баранины, которая, надо отдать ей должное, оказалась действительно отличной.
Но каким бы ни был изысканным праздничный обед, весь день за столом не пролежишь… А делать-то совсем ничего нельзя. И из дворца без сопровождения выходить тоже нельзя. Сплошная засада кругом, что ни говори. Пришлось покорно тащиться вместе со всем курятником в женские покои, слушать местные байки и легенды в исполнении каких-то престарелых гетер, явно испытывавших немалое волнение при рассказах о том, кто к кому взошел и кто кого в итоге родил. У меня уже через полчаса все имена и события смешались в одну липкую кашу, и, делая вид прилежной слушательницы, я самым неприличным образом задремала посреди рассказа о чьих-то очередных любовных подвигах.
Одним словом, суббота пропала самым бездарным образом. И когда под вечер явился наконец мой ненаглядный, пороху обсуждать что бы то ни было с ним у меня уже не осталось. И вообще, мне как-то все стало безразлично, что ли… Хочет играть в свою войнушку – пусть играет. А я тут тихо загнусь в одиночку, он, небось, особо и не заметит даже. Ну и ладно, так ему и надо. Тихонько шмыгая носом от всепоглощающей жалости к себе, я отодвинулась на самый край кровати и сделала вид, что заснула, хотя на самом деле не спалось мне… совсем не спалось. И только когда небо на востоке начало чуть-чуть светлеть, глаза мои наконец закрылись, так что утреннего ухода Венькиного я вовсе не услышала.
Тем вечером он не вернулся, да и не должен был, так мне сказали. Но и на следующий день его не было. И когда он придет, не знал уже никто, и вообще как-то всем стало не до меня, и даже как будто не до обычного рукоделия, хотя всё наше бабье царство всё так же сидело и чего-то шило, или вышивало, всё так же чесало языками или распевало песенки… Жить уже не хотелось, если честно.