Внутри у меня екнуло. Обучаясь у Ромидаля, я часто проводил время на одном заброшенном мостике, разучивая заклятья и правила, которыми меня снабжал наставник.
— Уже стоя на краю, я задумался на мгновение — а может, не стоит спешить, может, лучше еще раз все обдумать? Но тут я услышал чей-то голос и, засуетившись, все-таки шагнул вперед. Вода приняла меня, и камень, привязанный к шее, живо потянул тело на дно. Проснулись инстинкты, внутренний голос закричал, чтобы скинул петлю и выбирался из речки, однако я твердо решил умереть и потому не трепыхался, хоть это было и непросто. Вскоре мое сознание отключилось. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова открыл глаза. Когда же это случилось, удивлению моему не было предела. Ошарашенный, я озирался по сторонам, недоумевая, почему до сих пор жив. Поняв вскоре, что Вирм не спешит забрать мою душу, я решил выбраться на берег и найти иной способ свести счеты с жизнью. На то, чтобы разодрать веревку зубами, понадобилось, наверное, не меньше часа, а то и двух. Выбирался я уже под покровом сумерек, а ведь это был июнь, не декабрь!.. Пора, когда вчерашние школьники с нетерпением ждут предназначенья…
И тут меня осенило.
Я отчетливо вспомнил тот июнь. Каждый день просиживал я штаны на излюбленном мостике, готовясь к последнему экзамену у Ромидаля. Повторял различные правила декламировал заклятья. И среди них конечно же, был достопамятный стих призыва, который я, по-видимому, однажды забыл компенсировать отзывающим заклятьем…
Тогда я и помыслить не мог, что моя невинная зубрежка вернет к жизни отчаявшегося циркового гимнаста.
Однако теперь все наконец-то встало на свои места. Заслышав мои шаги, Том решился нырнуть и захлебнулся, однако прочитанный мной стих тут же вернул его к жизни. Это могло объяснить, почему разум циркача остался цел и практически невредим. Ну а вода, проводящая магический ток куда лучше любого металла, послужила заменой моему привычному ободку, позволив душе Тома вернуться в тело, не успевшее еще толком остыть.
Все эти мысли промелькнули в моей голове буквально за секунду. А Кастор тем временем продолжал:
— Потом я долго и безуспешно пытался отправиться на тот свет. Перепробовал все — и вешался, и вены себе резал, и с крыши прыгал, но ничего не помогало. Я по-прежнему был жив, хотя и чувствовал, что жизнь эта — иная. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Поначалу я думал, что тому виной — апатия, связанная со смертью Клары, но через несколько дней стало ясно, что мой организм попросту не нуждается в пище. Разозленный своей неожиданной живучестью, я вернулся в город и долго слонялся по подворотням, нарочно ища неприятностей, но очередная потасовка не приносила желанного избавления. Однажды какой-то косоглазый бандит пырнул меня ножом в сердце и, увидев, что я, как ни в чем не бывало, продолжаю махать кулаками, испуганно заголосил о происках некромантов. Тогда-то меня и осенило: что, если в моем воскрешении действительно замешан маг смерти? Что, если я — уже не человек, а зомби? По крайней мере, это могло объяснить, почему я до сих пор жив. Решив во всем разобраться, я проник в городские архивы и нашел там всего одно имя «Остин Хардман». Согласно записям, это был единственный прирожденный некромант Бокстона за последние тридцать лет. Хардман получил свое предназначение в тысяча девятьсот десятом — в тот самый год, когда неизвестные силы вернули мою душу из Покоя.