— Володька! — сдавленно крикнул я. Но, услышав, как из-под ног у него посыпались камешки, испугался: — Не подходи, сорвешься!
Это было глупо. Кто, кроме него, мог помочь?
Ну а он? Разве он вытащит? Я висел на закаменевших пальцах и чувствовал, какое нескладное и тяжелое у меня тело.
Что внизу, я не видел. Видел только перед носом темный камень. Ноги болтались и не находили, за что уцепиться.
— Сейчас! — крикнул Володька. — Не бойся!
Я отчаянно попытался подтянуться, но пальцы едва не сорвались. Я поднял лицо, но увидел над собой лишь каменный козырек.
— Тихо ты, — почти со слезами сказал Володька. — На, держи.
По пальцам левой руки, по кисти скользнула и закачалась у щеки знакомая веревочка. С узелками и петлей на конце. Умница Володька!
Я знал, что капроновый шнурок выдержит меня. Ухвачусь, раскачаюсь, заброшу на карниз локоть и ногу. Володька вцепится в плащ, поможет выбраться… Только удержу ли я в ладонях тонкую скользкую веревочку?
Из последних сил я вцепился в камень правой рукой, а левую освободил на миг, сунул в страховочную петлю и сжал узелки. Но правая рука подвела: пальцы сорвались. От рывка узелки выскочили из ладони, тонкая петля затянула кисть, и я повис, вращаясь на шнуре.
Режущая боль была такой дикой, что я ничего не увидел, хотя сделал на веревке полный оборот.
Я застонал и схватился правой рукой за шнур, повыше петли. Он был совсем тоненький и гладкий, не удержать. А до узелков теперь не дотянуться. Боль от кисти уже подкатила к плечу, и я побоялся, что потеряю сознание.
“Не смей”, — сказал я и широко открыл глаза. Я опять висел лицом к обрыву, но ниже, чем раньше: веревка опустилась приблизительно на метр. Зато недалеко был выступ: если раскачаться, можно встать на него и ухватиться за гранитный гребешок. Лишь бы выдержать!
— Володька! — со стоном крикнул я. — Ты хорошо привязал?
И услышал глухой, хриплый какой-то ответ:
— Я не успел… Я держу.
На миг я забыл даже про боль. Ужас бывает сильнее боли.
— Отпусти! — приказал я.
Мне вовсе не хотелось в герои, и я не мечтал о подвиге. Я даже успел всей душой понадеяться, что, может быть, падая, зацеплюсь за какой-нибудь выступ. Или свалюсь в воду и все-таки выберусь. А Володьке не выбраться. Он-то уж точно грохнется насмерть, если сорвется.
— Отпусти сейчас же!
— Не отпущу… Выбирайся…
— Брось, ты не удержишь!
— Удержу. Я ногами зацепился. — Он говорил глухо и с трудом.
Какие же отчаянные силы появились у него, если своими тощими ручонками он удерживал меня — взрослого тяжелого дядьку!
Я представил, как тугие капроновые пряди врезаются в Володькины ладошки, и закричал изо всей мочи: