Выхода у меня не было. Я должна была стремиться изменить себя, потому что знала: без Дэвида я никогда не буду счастлива, а, значит, и жизнь моя потеряет всякий смысл.
Голос мой затих в темноте спальни. Должно быть, я говорила очень долго. Я до такой степени погрузилась в воспоминания, что почти забыла о том, что Дэвид действительно находится здесь и слушает меня.
Это было все равно, что говорить с воображаемым Дэвидом, как я делала каждую ночь с тех пор, как убежала от него.
Я вздрогнула, когда снова услышала его низкий голос. Он спросил:
— А что случилось потом, Саманта?
— А потом… я встретила Питера и Виктора, — ответила я.
— Расскажи мне о них, — потребовал Дэвид.
Джайлз повез меня в Сайон-Хаус, принадлежащий герцогам Нортумберлендским, чтобы сфотографировать в интерьерах дворца. Это была идея журнала «Вог» — им хотелось, чтобы модели Джайлза позировали ему в реальной обстановке фешенебельных загородных дворцов.
Сайон-Хаус оказался поистине сказочным местом! Я никогда не думала, что существует столь изысканные и роскошные интерьеры. Интересно было бы увидеть этот особняк в былые времена, когда по его залам расхаживали десятки лакеев в ливреях с серебряными пуговицами, а герцог Нортумберлендский устраивал грандиозные приемы, на которых бывали члены королевской фамилии.
Все годы воины особняк был необитаем, и это придавало ему несколько нежилой вид, какой обычно бывает в доме, где хозяева не живут. Но все-таки его великолепие по-прежнему поражало воображение, и мне доставляло истинное наслаждение позировать в холле с колоннами и позолоченными статуями, или в длинной картинной галерее, или в роскошно обставленных залах.
Джайлз закончил работу со мной и стал фотографировать Мелани и Хортенз, а у меня выдалась свободная минутка, и я решила прогуляться по галерее, чтобы осмотреть картины.
Стоя перед прекрасной картиной кисти какого-то голландца, я вдруг услышала, как ко мне сзади кто-то подошел. Думая, что это Джайлз, я сказала:
— Интересно, кто написал эту картину?
— Ян Ван Эйк, — ответил мужской голос, и я изумленно обернулась.
Это оказался вовсе не Джайлз, как я предположила. Передо мной стоял молодой человек с пышной шевелюрой, на вид ему было лет тридцать. Он был без шляпы, а в руках у него был большой блокнот. Он без сомнения был джентльменом, и я решила, что он принадлежит к герцогской семье.
— Вы интересуетесь живописью? — спросил он.
— Мне бы хотелось знать о ней гораздо больше, чем я знаю, — ответила я, и снова подумала о том, до чего же я невежественна, а живопись — еще одна область, в которой я полный профан.