— Но ведь хочется, Фердинанд Юлианович! — пришлось брать всю вину на себя. Не выдавать же слугу. Да и выглядело бы это как-то беспомощно и жалко.
— Конечно хочется, — охотно признал Маткевич. — Тогда надобно уже и вставать попытки делать. Иначе – вред один…
— Так давайте пробовать, — обрадовался я покладистости врача.
— Непременно. Сейчас слугу вашего кликну, и станем пробовать. Только давайте так! Ежели вы в себе силы не сыщете, чтоб хотя бы минуту простоять, так и спорить со мной более не станете! Ну как, голубчик? Могу я полагаться на ваше слово?!
— Конечно, — легкомысленно согласился я. — Давайте же начинать…
Пока Маткевич ходил за белорусом, я изъерзал в опостылевшей кровати. Желание встать, наконец, на ноги, настоящим цунами смыло все опасения, которые могли возникнуть после намеков доктора. Я сжимал и разжимал мышцы в конечностях, и мне казалось, что тело полно сил. Неужели я не буду в состоянии простоять, просто стоять, не двигаясь, некоторое время?!
На мне была одета длинная, напоминающая женскую ночнушку, рубаха. Раз в пару дней я, с помощью слуг, переодевался в свежую. Потому, как прежняя начинала неприятно пахнуть и выглядела так, словно ее непрестанно жевала какая-то лошадь. И, к несчастью, именно в тот день нужно было бы провести эту процедуру…
В общем, когда дверь неожиданно распахнулась, и в спальню вошли ее императорское высочество, цесаревна Мария Федоровна с какой-то незнакомой девушкой, я не просто выглядел тополем на ветру – бледный и шатающийся, а еще и пах, как портянки кавалериста. Такой конфуз…
— Вот как?! — воскликнула Дагмар, распахнув свои невероятные, цвета кофе, глаза. — Неожиданно! Мы полагали, вы еще не встаете…
— Вы были совершенно правы, — проскрипел я, сквозь сжатые от боли зубы. — Но я обязательно должен был это сделать. Я дал слово…
— Ах, мой рыцарь, — всплеснула цесаревна по-немецки. — Вы неисправимы! Стоит ли такая малость того, чтоб так себя мучать?!
— О да! Ваше высочество, — представив на миг ложку с желто-зеленым, приправленным травами, мясным бульоном. — Присаживайтесь, моя госпожа. Я уже скоро…
— Я буду стоять, пока стоите вы, Герман, — нахмурилась молодая женщина. И тут же, уже по-русски, добавила. — Знакомьтесь, Герман. Это Сашенька Куракина. Моя приятельница и фрейлина.
И по-немецки:
— Она не говорит на этом языке.
— Рад знакомству, мадемуазель, — до белых пальцев впившись в плечо терпеливо переносящего мои издевательства Апанаса, медленно и совсем чуть-чуть, поклонился я.
— Что же это, мой рыцарь, — на языке Гёте, покачав головой, продолжила Минни. — Что за страшная страна! Все, совершенно все дорогие мне люди, не отличаются крепким здоровьем. Вы, Никса, Мария Александровна…