На этот раз было решено, как и раньше, принести в жертву «замену» кагана. Люди, которые знали обо всех подробностях этого представления, предпочитали держать язык за зубами. Избранный на смерть был смертельно больным вельможей, он верил, что, очистившись огнем, будет вечно пребывать с Тенгри. Перед тем как отправить его к пылающему пламени жертвенника, Аарон пришел во дворец кагана, чтобы лично поговорить с вельможей и подбодрить его:
— Тенгри видит твой подвиг, друг мой!
Вельможа сидел на полу своей комнаты, обхватив голову руками и корчась от невыносимой боли. Бег вытащил было из кармана пузырек с опиумом, но избранный в жертву печально покачал головой:
— Смерть — момент возвышенный, хочу принять ее со светлой головой.
Аарон кивнул, затем прочитал завещание, которое подготовил судья, и согласился с требованиями вельможи — тот просил больших привилегий для своего рода и пожизненного обеспечения жены. Бег и обреченный вельможа поговорили совсем немного, потому что обреченный торопил смерть, страдая от боли. Актер был настроен мужественно, и было видно, что он сыграет свою роль достойно. Его облачили в белые одежды кагана — символ ритуальной чистоты — и накрыли лицо покрывалом, а на голову водрузили тиару. Выбеленная ткань закрыла его не только от глаз слуг, но и самого бега.
В это время в комнату вошел великий каган, одетый, как простой служащий дворца. Он с подобострастной улыбкой поприветствовал бега, а затем и вельможу теми же словами, что и бег:
— Тенгри видит твой подвиг, друг мой! — Они побеседовали немного втроем, и вельможа на несколько мгновений смог ощутить себя настоящим правителем могущественного каганата…
В это время Русудан находилась в одной из комнат дворца бега, окна которой выходили на площадь. Она услышала, как музыканты на площади стали трубить. Народ зашумел, как листва большого леса. Царевна выглянула во двор. «Кагана» вели под руки два хазарских священника-жреца, облаченные по подобию древнееврейских левитов. Лжекаган взошел по пятнадцати ступеням к жертвеннику, за ним стояла печь, куда один из хазарских священников мгновением ранее бросил факел. Печь быстро разгорелась, жар от нее расходился по всей площади. Один из жрецов начал читать воззвание ко Всевышнему с просьбой очистить от грехов кагана и весь народ. Его сильный голос лился ровно и мощно по улицам Итиля — на эту роль пригласили самого голосистого муэдзина. Народ, затая дыхание, внимал воззванию и сердцем присоединялся к нему. Никто не хотел умирать от меча печенега, от голода, чумы или землетрясения. Все хотели жить и благоденствовать. Приносимый в жертву «каган» был хорошим умилостивлением для Всевышнего. И хотя все — христиане, мусульмане и иудеи — осуждали обряд всесожжения, никто не мог прямо выступить против него. Обряд успокаивал не только чернь, но и мужественных воинов, купцов и политиков. Всесожжение давало надежду, которая в последние месяцы среди подданных кагана начала оскудевать.