Амалия овдовела в тридцать лет. Сын в третьем классе. Она сидела за мужем и особо не напрягала голову мыслями, а как она, эта жизнь, устроена. Ее задача была проста — борщ и щи, котлеты и пельмени, пироги и пирожки. Чтобы пыли-грязи в доме не было, а была замороженная бутылка водки и натопленная баня. В выходные. И пиво — к футболу. И на мужа смотреть так, чтобы он крякал дважды: второй раз после того, как заглотнет рюмку ледяной водки, а первый как раз до этого священного ритуала и именно от ее взгляда. И вот она, цветущая баба, в тридцать лет осталась с хозяйством и без хозяина.
Первое время от неожиданности она не выла и даже не ревела. Просто хлопала глазами, пытаясь голове таким образом помочь понять, что произошло и как теперь жить. Вокруг ходили мужики и велись на это хлопанье ресниц. Быстро решили: молодая телка без пастуха осталась — помочь ей надо. Амалия быстро, правда, еще не умом, но поняла, что такой помощи и советов ей не нать. А надо сына поднимать. Что помощи ждать неоткуда. Вот тут ее и прорвало. Поревела. Потом повыла. Потом поняла и приняла факт, что мужиков здесь нет. То ли для нее, то ли вообще. Ей достаточно было первого понимания. И понеслось. Оказалось, что кроме зубов мудрости есть еще кое-что до сих пор не сильно напрягавшееся из частей ее головы — мозги.
— Вывих мозгов, девочка, лечится за неделю. А дальше… — она что-то колдовала с огнем, — за «корнями» сюда, конечно, можно приехать. Чтобы вспомнить то, что кажется важным. Только всё, что тебе нужно, не здесь, а ты с собой и привезла. «Корни» — это «соломинка» в твоей голове. На деле ты уже примеры не с корнями решаешь.
— А с чем?
— Дроби — твоя тема. И системы уравнений, где по два неизвестных. А ты упростить хочешь до простого арифметического действия со всеми известными.
— Неизвестные — это кто или что?
— А это смотря где.
— Гениально, Амалия Львовна!
— Смотря, какую систему ты решаешь. Сходу я тебе три варианта могу назвать: ты и я, я и я, ты и ты.
— Вы никак математик?
— Нет, девочка, но в школе очень любила этот предмет. В кабинете математики я сидела под плакатом «Математика ум в порядок приводит». Кажется, Ломоносов сказал, хотя могу ошибаться, — Амалия натирала специями курицу и поставила решетку в камин, — как хочешь, а я созрела для ужина.
— Амалия Львовна, а романы у Вас были? Чтобы и признания, и прощания?
По тому, с какой любовью Амалия относилась к своему телу, было и так всё понятно. Спрашивать, чтобы получить ответ «да-нет», смысла не было. Хотелось подробностей. У такой колоритной и очень настоящей женщины должны были быть эпизоды ей под стать. Она еще потянула паузу. Я не мешала входить в воспоминания. Наконец она дала именно тот ответ, которого я так не ждала: