Итак, есть четыре дня, чтобы найти новую крышу или вернуться в Нью-Гемпшир.
— Ты за этим меня пригласил?
— Нет. Вчера позвонил человек, назвавшийся Максом Фарреллом.
Майкл почувствовал головокружение, сел прямо, изо всех сил стараясь ничем не выдавать эмоций. В последние дни ему и думать не хотелось об угрозе Фаррелла, он полагал, что Амброзетти найдет выход из любой ситуации, но теперь Ник там, откуда возврата нет, и выход придется искать самому.
— Мистер Фаррелл представился служащим сыскного агентства Фонтаны, — отец говорил медленно, взвешивая каждое слово, будто перед ним один из его клиентов. — Он сказал, что тебе потребовались его услуги и в ходе расследования всплыли кое-какие компрометирующие Алана факты. Правда?
Майкл кивнул головой, не в силах произнести ни слова.
— Кроме того, он намекнул, что они могут быть опубликованы в печати, если ты не прекратишь попыток возобновить дело брата. Полагаю, о том же он предупреждал и тебя.
Майкл опять ограничился кивком.
— Почему ты сразу не поставил меня в известность об этом, а бросился очертя голову в расследование, совершенно не подумав, какой вред твоя самодеятельность может причинить мне, твоей матери, всей семье? Пожалуй, я переоценил тебя.
— Очень жаль, — Майклу не хотелось втягиваться в спор, из которого вряд ли что могло получиться.
Пол Фридлэндер встал, прошелся по кабинету и снова сел в кресло. Майкл знал, что это смена угла атаки.
— А теперь, Майкл, — произнес отец таким тоном, каким разговаривал с ним в его университетские годы, стараясь добиться прилежания в учебе. — Я всегда учил тебя говорить правду. Это так?
— Да.
— Но, кроме того, я говорил, что всегда следует соотноситься с реалиями, а не витать в облаках. Есть вещи, которые сильнее нас, и об этом нельзя забывать. Ты должен, прежде чем броситься в бой, быть уверенным в победе — нужно проявлять разум и бороться только за то, что имеет первостепенную важность.
— Разве смерть моего брата и твоего сына не имеет первостепенной важности? — уточнил Майкл и тут же пожалел об этом. Получалось, что он упрекает отца в безразличии к смерти сына: уж кто-кто, а Майкл знал, как отец переживает смерть Алана. Он ожидал бури — Пол Фридлэндер иногда впадал в такую ярость, что его оппоненты как в суде, так и вне его, считали за лучшее ретироваться.
Но случилось нечто необычное: лицо Фридлэндера-старшего приняло страдальческое выражение, плечи поникли, а глаза забегали. Майклу показалось, что с его отцом произошло невероятное превращение, перед ним был совершенно другой человек: парализованный страшным горем, не желавший ни с кем делиться, даже с собственным сыном.