Неопознанные останки, найденные в южной части Риверсайдского парка, Магнус стал вскрывать через три часа после того, как их привезли. Ассистировали неизменные Фрэнсис Холмс и Гейл Айвз.
Обычно Магнус не спешил со вскрытием: сто двадцать восемь морозильных камер могли принять и хранить трупы до тех пор, пока он или другой его подчиненный не находил время для их осмотра, но этот труп, кажется, особенный — похоже на работу Мясника.
Магнус пригласил Гейл ассистировать ему. Почему? Может быть, потому, что она вместе с ним осматривала последнюю жертву Мясника, а возможно, у него на нее были какие-то виды? Как бы то ни было, на его просьбу присутствовать при вскрытии она откликнулась очень неохотно. Снова и снова присматривалась к Магнусу. У преступников и заговорщиков не написано на лбу, кто они такие. И все же она пыталась найти в нем хотя бы внешние признаки вины: нервную суетливость, бегающий взгляд, неуверенную походку…
Доктор Магнус, напротив, был уверен и вел себя как всегда, сосредоточив внимание на лежащем перед ним трупе. Облаченные в резиновые перчатки руки держали скальпели, и было видно, что доктору не терпится пустить их в ход. В его меланхоличных глазах Гейл видела только страшное знание мира, — но ни вины, ни жестокости настоящих преступников. Она даже затаила на Майкла обиду за то, что тот оговорил такого человека.
Когда она вошла в комнату для вскрытий, Магнус приветствовал ее слабой улыбкой. На этот раз, решила Гейл, не будет никакого висельного юмора, каким грешат все патологоанатомы — случай очень сложный и серьезный. В прохладном, хорошо вентилируемом помещении для вскрытий она ощутила атмосферу некоторой торжественности. Новость о страшной находке в Риверсайдском парке уже стала достоянием общественности; о ней сообщили по телевидению в бюллетене новостей. В вестибюле Гейл видела собравшихся там репортеров и фотографов: как всегда в таких случаях, они находились в крайней степени возбуждения и горели единственным желанием — поскорее узнать результаты вскрытия.
Когда Холмс убрал простыню, прикрывавшую останки, под нею оказались только голова и туловище. Голова была ужасно изуродована, но туловище, за исключением нескольких ссадин и синяков, осталось неповрежденным. В местах ампутации рук и ног кожа была слегка подпалена, и это говорило о том, что раны прижигались. Только то место, где находился пенис, осталось открытой раной.
— Прекрасно, — сказал Холмс, не изменившись в лице. Выражение его лица всегда оставалось бесстрастным, за исключением тех случаев, когда его взгляд падал на Гейл — бесстыдно похотливый, будто она представляла собой еще одно тело для осмотра и вскрытия, только по чистой случайности сохранявшее жизнь.