— Ты что это? — уже громче произнес Иван, отшатнувшись. — Сдурела нешто!
Бросив подойник и палку, Мария кинулась к Ивану, обняла его за шею.
— Ей-богу, дурная стала… — Он хотел еще сказать что-то, однако Мария прикрыла ему рот ладонью, прошептала в ухо:
— Тише-е! Стерегут тебя… уходи, уходи скорее!
— Знаю. Только надо мне дочь поглядеть, бате показаться.
— Ой, боюсь я, поймают, — прошептала опять Мария в ухо Ивану.
Он поцеловал ее, успокоил:
— Не поймают! Я только гляну и сразу уйду.
Они торопливо прошли в избу.
Отец, будто учуяв, что сын войдет в эту минуту в дом, стоял у дверей. Он молча обнял Ивана и, постукивая деревяшкой, сразу вышел во двор. Иван и Мария поняли: старик отправился на караул, чтобы успеть предупредить сына, если каратели покажутся вблизи.
Мария поднесла к зыбке мигалку. Иван сосредоточенно, словно на всю жизнь запоминая, рассматривал круглое розовое личико дочки, пухлые оттопыренные губенки, которые, причмокивая, сосали тряпочку с завернутым в нее хлебным мякишем.
— Глазенки хоть бы открыла…
— Точь-в-точь твои! — прижалась Мария щекой к плечу мужа. Но тут же, как бы очнувшись, сбросив с себя сладкий сон, потребовала: — Ну, хватит, хватит любоваться! Уходи немедля, пока туман не уплыл. Не то и сам пропадешь и нас загубишь… Глазу, гады, не спускают, следят денно и нощно.
— Ладно, давай еще обниму тебя напоследок. — Иван притянул к себе Марию так, что она едва не задохнулась. — Эх, судьба наша неласковая! Но ничего, добудем и ласковую…
Туман начал сползать из деревни к реке. Медное ботало уже не могло помочь Ивану, и он, выходя во двор, протянул его Марии.
— Держи на память!
— Так это ты шел с боталом-то? — прошептала она изумленно.
— Я… До села на лодке плыл… по реке. Шуга, шум — плеска весел не слышно… А тут — с боталом. Пригнулся и пошел. В тумане… Кому интересна животина с боталом?
— Хитро придумал. А как же обратно?
— Обратно батя поможет. Пусть он гонит на водопой корову, а я возле как-нибудь притулюсь.
Старый солдат ничуть не удивился предложению сына, лишь сказал:
— Надо собрать чего-то из еды, из одежки.
— Это я живо! — метнулась в куть Мария. — И еда, и одежда у меня теперь всегда припасены.
Свекор выгнал в переулок буренку. Иван пригнулся, пристроился возле коровьего бока. В рыжеватой дохе его вполне можно было издали принять за подтелка.
Переминаясь с ноги на ногу, как на раскаленных угольях, стояла Мария на крыльце. Ждала переполоха, стрельбы.
Но все было тихо, только подойники звенели в соседнем дворе.
Хотя Мария сознавала, что муженек ее совершил бесшабашный поступок, за который следовало его осудить, она не только не осуждала, но гордилась своим отчаянным до дерзости матросом. Особенно в ту минуту, когда свекор, погоняя коровенку, благополучно вернулся обратно.