Правда, он сразу же вскочил, но лишь на мгновение. В закутке поднялся с пола старый солдат, очевидно, он пришел в себя в ту минуту, когда закричала Танюша. Смерть любимой внучки на какой-то миг снова оглушила старика, он не видел, как каратель изуродовал Марию, и окончательно пришел в себя как раз тогда, когда Иван сбил офицера с ног.
Отец схватил с полочки за печью, где всегда у него лежали плотничьи и сапожные инструменты, стамеску. Едва поручик успел вскочить с полу, как он из последних стариковских сил, но с былой солдатской сноровкой, будто штыком, снизу вверх ударил его под левую лопатку этой стамеской. Каратель рухнул замертво.
Красавчик выхватил из кобуры наган, в упор выстрелил в старика. Падая, дед всхлипнул:
— Внучка-то… Дите-то…
Мария, полуслепая, захлебываясь кровью, рванулась к дочке, подхватила ее. Вместо упругого живого тельца руки ощутили нечто совсем расслабленное.
Пришло беспамятство.
Очнулась Мария на лавке возле печки оттого, что кто-то плеснул ей на лицо холодной воды. В избе не было уже ни Ивана, ни верзилы с пучеглазым. Перед Марией стоял Семка Борщов. Склонившись, он тихо спросил ее:
— А пулемет ты не знаешь где?
Мария невольно вздрогнула.
— Ничего я не знаю. Отстань, гад, — с трудом, еле ворочая языком, сказала она.
— Ну, ну, не хрипи! — прищурился Красавчик. — Я давно понял: знаешь, да мне не надо было, чтоб ты поручику об этом сказала. Теперь вместо поручика отряд принимаю я. И придется еще с тобой потолковать мне.
Мария хотела размахнуться, что есть мочи ударить по самодовольной харе Красавчика, но руки оказались связанными. И даже плюнуть она не смогла, во рту пересохло.
— Не дергайся, не дергайся. Я для того тебе руки и связал, чтобы не буйствовала. Поручик не предусмотрел, так поплатился, а я вашу семейку знаю, — продолжал Борщов, ухмыляясь.
Мария прохрипела что-то нечленораздельное.
— Ладно, не рычи. Связанная не то что баба — волчица не страшна. Мне теперь не к спеху, очухаешься — еще потолкуем.
Красавчик вышел в сенки, позвал солдат. В избу ввалились трое карателей, подхватили Марию, вывели во двор, посреди которого остановился Семка.
— Можешь проститься со своим разлюбезным. И со старым хрычом тоже. — Он кивнул на ворота.
На перекладине висели Иван с отцом. Матрос еще конвульсивно дергался, старик был неподвижен.