— Что? Что господин хочет сказать?
— Что я хочу сказать! Ты смеешь сидеть тут и есть, обезьяна поганая!
Чернокожий подскочил как на пружинах, и глаза его сверкнули, но он не решился ничего предпринять.
— Хэлло, джентльмены! Хэлло! — заорал разгневанный господин, адресуясь к публике, и люди начали сбегаться, столпились вокруг него и негров. — Видали вы что-нибудь подобное? Это же неслыханно! Эти обезьяны сидят и едят вместе с нами!
Поднялся страшнейший переполох.
— Какая наглость! Неслыханно! Вы что, думаете, вам тут обезьянник?! Так, что ли, по-вашему?!
— Нам тоже надо есть, как всем живым существам! — сказал один из негров.
— Но не вместе с людьми, собака!
— Есть! Вы пришли сюда играть! А не есть!
— Вы имеете честь играть для нас, поскольку нам угодно находить удовольствие в вашей музыке! Но извольте вести себя прилично, а иначе вас линчуют! Понятно?!
— Полезайте-ка живо на место!
— Ну! Пошевеливайтесь!
Чернокожие и не думали исполнять приказание.
— Да это же форменное пассивное сопротивление, господа! — сказал представительный джентльмен благородной наружности.
— Ну! Долго еще ждать?!
— Go on![1] Живо полезайте на эстраду!
— Мы голодные! Нам надо поесть, чтобы мы могли играть!
— Голодные! Нет, вы слыхали, а?!
— Да, надо! И мы имеем на это право, — сказал огромный детина, с угрозой сверкнув глазами.
— Право! Это у тебя-то есть какие-то права? Бесстыжий!
— Да, есть! — сказал чернокожий, подступая.
— Что?! Это ты белому человеку так отвечаешь, сволочь! — Он ударил чернокожего прямо в лицо.
Негр сжался в комок, задрожал, как зверь, потом с быстротой молнии прыгнул вперед и всадил в него кулак, так что белый господин упал навзничь.
Поднялась невообразимая кутерьма. Народ бросился к ним, весь зал пришел в неистовое возбуждение. Чернокожие сбились в тесную кучу, стояли напружинившись и ощетинившись, с налитыми кровью глазами и белым оскалом зубов, словно какие-то невиданные звери в человеческих джунглях. Грохнул выстрел, и один, отделившись от кучи, рыча и истекая кровью, бросился на белых, в ярости колотил всех без разбора. Остальные с ревом рванулись за ним, но были остановлены револьверами, выстрелы гремели непрерывно, и они, окровавленные, уползали за столы и стулья.
— Ну что, будете вы играть? — крикнул симпатичный белокурый господин и разрядил свой браунинг туда, где они прятались.
— Нет! — прорычали чернокожие.
— У нас же есть другой оркестр! — воскликнул кто-то, пытаясь всех успокоить. — Есть же еще один!
— К черту сентиментальную слякоть! Пусть вот эти играют! Ну-ка поднимайтесь, черномазые обезьяны!