Взлетают голуби (Абони) - страница 129

Когда я представляю себе эту сцену и двух сестер, мне хочется исчезнуть с лица земли, раз и навсегда.

Бывают дни, которые просто притягивают всякие черные мысли; я совсем забыла, что есть и другие люди, не только те, что испоганили нашу уборную, я хочу забыть об этом, потому что ненавижу в прямом смысле слова того, кто вчера так явно продемонстрировал свою ненависть к нам, это было настоящее объявление войны, хочу я сказать; в воскресенье мы сидим в «Мондиале», на дворе осень, мы говорим о том, что надо бы составить специальное осеннее меню, блюда из дичи, оленина, мясо косули, краснокочанная капуста, Spätzli[90], и тут я пытаюсь перебить матушку, которая говорит о выручке, приводит цифры, которые не так уж и плохи, лето, правда, получилось так себе, но и у Таннеров оно было примерно таким же, а мне хочется взорваться, хочется восстать против нас самих, против нашей порядочности, против постоянных усилий стать еще лучше, я не хочу слышать своего учителя, когда он говорит, что ничего не имеет против иностранцев, для него важно только то, чего они смогли достичь, не хочу слышать своего учителя, который словно повторяет слова моих родителей, дескать, надо верить, что личными успехами, постоянным ростом достижений можно достичь всего, к черту реальность, к черту засранные подштанники, пластиковое ведро, мусорный контейнер, и ни к чему задавать себе вопрос, что это было и что это может значить; послушайте меня, хочется мне сказать, давайте поговорим о том, не стоит ли написать заявление в полицию с жалобой на неизвестного злоумышленника, или как там полагается формулировать в таких заявлениях, а мы вместе этого: жаркое из кабана, груша с брусникой, каштановое пюре с сахаром; матушка открывает дверь в уборную, видит меня, что это? – шепотом восклицает она, это – подштанники, полные дерьма, отвечаю я; что-что? – ахает матушка, белая как стена, и испуганно таращит глаза, кто-то нам их оставил, должно быть, говорю я; матушка поднимает с пола резиновые перчатки, хочет надеть их, я не даю ей, я сама сделаю, я, барышня, не мешай мне, и заворачиваю подштанники в туалетную бумагу, стопроцентный хлопок, говорю я, желая рассмешить матушку, пускай это останется между нами, сказала матушка, что-что? – нет никакого смысла звонить о таких вещах по всему свету. А разве есть еще вещи, о которых не стоит звонить? – спрашиваю я, это случайность, учти, больше такого не повторится, и снова та же песня: у нас здесь пока нет своей жизни, мы должны еще много потрудиться для этого, именно так; и вот сегодня, в воскресенье, мы сидим в «Мондиале», курим, пьем кофе, отец открыл входную дверь и подпер ее дощечкой, чтобы не закрылась, а матушка распахнула дверь уборной, пускай все помещения «Мондиаля» хорошо проветрятся перед новой рабочей неделей; ну вот, сегодня я настроена говорить об одном-единственном случае, а не о цифрах, пусть они и не такие плохие, матушка подчеркивает их карандашом, она по уши увязла в них, по воскресеньям ни во что нельзя глубоко погружаться, тем более в цифры, я же намерена поговорить о том, одном-единственном случае, и пусть он, скорее всего, не повторится, но он, в этом можно не сомневаться, тоже часть нашей жизни; отец морщит лоб, пристально смотрит на меня: что с тобой, Ильди? Мне сейчас очень нужна Номи, но ее нет, она отпросилась, сказала, вернется позже, позже будет поздно, думаю я, отпивая кофе, растворимый без осадка, будь здесь мамика, она погадала бы на кофейной гуще, что ждет меня в будущем, и будущее мое было бы не тяжелое, полное значительных поступков, а совсем легкое и приятное, завтра ждет тебя нечаянная радость, получишь ты дорогой подарок от незнакомого человека, или: вот смотри, эта линия говорит, нынче вечером надо дать курам побольше зерна; да что с тобой, Ильди? Я вглядываюсь в дно кофейной чашки, с мертвыми советуюсь, говорю я и, подняв голову, смотрю на матушку, на отца, матушка кладет руку на листок, исписанный цифрами, с сегодняшнего дня я часто буду проводить время с покойниками, говорю я; отец с матушкой молчат; ты устала, говорит матушка, плохо спала? Ее красивые глаза полны тревоги; я знаю, прекрасно знаю, что с покойниками нельзя разговаривать, но они выслушают тебя, выслушают охотно и доброжелательно, им нравятся красивые голоса, вообще покойникам нравится все красивое. Отец принимается кашлять, матушка стучит ему по спине, между лопаток. Куда я попал? – говорит отец, справившись с приступом кашля, кто-нибудь скажет мне, что тут происходит, Ильди, что ты такое мелешь? я встаю, вместе с чашкой ухожу за стойку, чтобы сварить себе еще кофе, и остаюсь там, за зеленым барьером, матушка и отец вопросительно смотрят на меня, не хочу больше здесь работать, говорю я, – отец берет матушку за руку, трясет головой: ты можешь мне объяснить, что с моей дочерью?