Ну вот, а сейчас вы должны мне пообещать кое-что, и мамика берет руку Номи и мою руку, соединяет их в своих ладонях, вы не должны забывать, девоньки, что у вас есть сестра, больше я вам ничего не буду говорить, когда-нибудь вы все сами поймете.
Отец ваш был первым в семье, кто развелся с женой, и знайте, девоньки, развод – это все равно что против всего мира пойти. То есть опять он все законы нарушил! Ух, я бы его своими руками четвертовала, так я на него была сердита!.. Особенно потому, что прошло совсем немного времени и у Миклоша появилась другая.
Наша матушка?
Да.
Говорили, она из бедной семьи. Я никогда ничего не имела против бедняков, говорит мамика, но тут – да, тут я была против, против этой новой женщины, потому что она была красавица, но с дурной славой, так про нее говорили. Только такого нам не хватало, думала я, пусть бы лучше она была совсем некрасивая, и Миклош дал бы снова себя захомутать, во второй раз, думала я. Трудное это было для меня время, прямо не знала, что и делать. Но однажды ночью пришел ко мне папуци, дедушка ваш, сел на краешек кровати, и представляете, на нем был выходной костюм, тот, в котором я его похоронила, и мамика осеняет себя крестом, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа; не ждала я тебя, Винцент, сказала я ему, а он, дедушка ваш, ничего не ответил, только руку мне протянул, я даже капельку растерялась, можно подавать руку привидению или нет? – вот какая мысль мелькнула у меня в голове, но потом я все-таки решилась, и рука у папуци была такая теплая, что я вам этого, девоньки, и описать не могу, может, я всю ночь просидела там, в кровати, не знаю сколько, но потом вдруг почувствовала, что мерзну, а его уже рядом не было.
Но ведь привидение нельзя взять за руку, говорит Номи, а если попробуешь взять, то оно – как воздух, и Номи одной рукой хватает воздух; не знаю, какие они, привидения, только ко мне явился папуци, и он был теплый, а может, это воздух был теплый, говорит мамика, кто его знает, и помешивает в кастрюле, вылавливает одну фасолину, разжевывает ее, ну вот, теперь можно картошку бросать.
Во всяком случае, на другой день увидела я во дворе, у колодца, свою тень и подумала: смотри-ка, Анна, какая у тебя тень большая, и, знаете что, девоньки, я вдруг поняла, что должна сделать тот шаг, к которому душа у меня совсем не лежала.
Словом, мамика попросила Миклоша и Розу, ту женщину, которую он любил, то есть наших отца и матушку, прийти к ней; матушка принесла в подарок кофе; у нее был такой голос и такие глаза, что я сразу ее полюбила, рассказывает мамика. А через несколько месяцев Миклош и Роза переехали в другой город.