попасть под трамвай или выпасть из окна куда как меньше… Сейчас ему действительно есть чего бояться. Ведь подумай, Коля, до чего складно получилось бы: эмоционально неуравновешенный субъект застрелился из табельного пистолета после смерти любимого отца и внезапной кончины дедушки. Я просто других вариантов Баева, пока он у нас в Н. гостит, угробить так, чтобы это хоть немного на несчастный случай походило, не вижу! А отвечать за такой случай — сам понимаешь — нам! И лично у меня желания такой ответ держать — честно скажу —
ни-ка-ко-го…Прошкина от описанных перспектив прошиб холодный пот. Он с щемящим чувством вспомнил старые добрые денечки, когда его заботы исчерпывались только борьбой с ушлыми коллегами-интриганами, безграмотными колдовками, ленивыми попиками, образованными троцкистами, разносторонними уклонистами да деятельными вредителями, а мир был прост, понятен и прекрасен, как спелое яблоко. Тогда Прошкина еще не мучили чужие тайны, которые невозможно доверить даже собственному начальнику.
Прошкин тяжело вздохнул. За такие чужие секреты как бы с ним самим беды не приключилось…
— Да будь моя воля, — продолжал сетовать Корнев, — я бы у него пистолет вообще отобрал, даром что он майор, да самого запер для надежности в камере, а ключ тебе на шею повесил!
Прошкин мало обрадовался такому внезапному доверию руководства и даже позволил себе усомниться в эффективности подобного подхода:
— А ведь Ульхта как раз в камере нашли… Замкнутого…
— Мы когда, Николай, в той камере замки меняли? — строго посмотрел на Прошкина шеф.
— Так зачем нам их менять? Они ж крепкие, еще со времен царизма остались — от монастыря. Тем более ключ всего один был… — Прошкин осекся.
— У нас — один. А всего сколько их при царизме сделали, ключей этих? Может, добрый десяток! Может, такой же у фон Штерна с тех достопамятных времен завалялся. Вот и попал в нехорошие руки Генриха, который этот спектакль и устроил, чтобы психологическое давление оказать на такие вот, — разомлевший от пива Корнев легонько постучал Прошкина по лбу, — идеологически нестойкие умы! — убрал руку и тут же посочувствовал Прошкину: — Ты, Николай, тоже что-то бледный и потный весь… Так ведь и до болезни не далеко. А все болезни, как известно, от нервов. А нервы от чего?
Прошкин пожал плечами — он мог только предположить, что нервы от природы, но обнародовать такой безыдейный вывод поостерегся.
— Оттого, Прошкин, что нет у тебя личной жизни, — подытожил Корнев.
— За работой некогда ведь! Да и война начнется не сегодня-завтра… — попытался оправдаться Прошкин, польщенный заботой начальника.