И снова к действительности ее вернул голос Эстер, хотя, где эта грань между действительностью и нашими размышлениями?
– Госпожа, Повелитель получил доказательства измены шехзаде Мустафы и получит еще.
Почему она знает то, чего не знаю я? Повелитель уже получил доказательства, значит, знал об измене, когда уезжал, невольно подумала султанша, знал, но ей не сказал. Это плохо.
– Что еще тебе известно?
– Пока больше ничего.
Лжет, решила Роксолана, но выпытывать ничего не стала, это унизительно. Оставалось ждать, оправдаются ли слова Эстер.
– Иди. Если что-то станет известно, сообщи в любое время дня или ночи.
Женщина поклонилась и отступила к двери.
Роксолана не смотрела, как иудейка вышла, осталась стоять спиной к двери, но прекрасно слышала, как в комнату бесшумно скользнули две девушки, остановились, ожидая приказаний. Султанша сделала легкий жест, отпускающий служанок, почти сразу чуть дрогнуло пламя светильника, подтверждая, что девушки удалились.
Дворец – это тишина. Она соблюдалась всегда и везде, даже во внешнем дворе люди разговаривали приглушенно, а животные словно немели, ни конского ржания, ни верблюжьего рева… Тихие голоса. Неслышные шаги, никакого скрипа дверей или топота ног, придворные изъяснялись на ишарете – языке жестов, чтобы до уха Тени Аллаха на Земле не донеслось ни единого лишнего звука. Охранники-дильсизы немые, потому что покалечены, придворные – потому что боятся за свою жизнь…
В Старом дворце в гареме было иначе, там одалиски могли хотя бы развлекаться и смеяться. Иногда ссорились, чаще просто болтали, но никто не делал странных жестов, пытаясь объяснить, что-то. Увидев такой способ разговора впервые, Роксолана страшно удивилась, она-то беседовала с Сулейманом даже во дворце пусть тихо, но не при помощи рук, а как нормальные люди.
Хотя она уже давно не понимала, что значит «нормальные». Это очень тяжело – жить в тишине, но Сулейман привык, настолько привык, что крик ночной птицы заставлял просыпаться.
Первые годы в Топкапы Роксолана едва не сошла с ума от этой тишины, временами даже жалела, что перебралась сюда, вспоминала Старый дворец с каким-то теплым чувством. И ссоры одалисок тоже вспоминала почти с тоской, и там крики редки, валиде Хафса всех приучила к тишине, но в Старом дворце хотя бы слышны голоса, а не шепот.
Именно потому Роксолана так любила выезжать за пределы дворца, якобы наблюдать за строительством. Конечно, наблюдала, но не только ради этого носилки султанши следовали на улицы Стамбула.
Сидеть в одиночестве (не считать же обществом присутствие нескольких молчаливых служанок) стало особенно невыносимо после смерти любимого старшего сына Мехмеда. Эта смерть означала недолгую жизнь остальных сыновей и ее собственную. Достойным наследником оставался сын Махидевран шехзаде Мустафа, а это гибель для Селима, Баязида и Джихангира. Своих сыновей мать еще могла надеяться убедить не применять закон Фатиха, но от Мустафы, который вообще не считал ее сыновей существующими на свете, милости ждать не стоило.