Селим не приехал потому, что получил сразу два письма – от сестры, предупреждающей, что на него возможно покушение по дороге, и от Великого визиря Кара-Ахмед-паши, приглашавшего в Стамбул и обещавшего поддержку против брата Баязида.
Он не хотел этого трона, если бы не трогали, мог прожить всю жизнь в санджаке и никого не трогать в ответ. Власти жаждала Нурбану, вернувшаяся из Стамбула сама не своя. Она рассказывала о султанше Хуррем так, словно это первейший враг, ставила себе в заслугу то что сумела вывезти Мурада, твердила о власти, которую султанша взяла над всем в империи. А теперь султан лежал больной, чем все закончится, неизвестно, и Селим предпочел переждать в стороне. Если на то будет воля Всевышнего, он станет султаном и без риска для жизни, а если нет… если нет, то как ни старайся, ничего не получится. Селим предпочел доверить решение своих проблем Всевышнему.
Сначала Нурбану закатывала скандалы ежедневно, но когда он пригрозил выставить вон из гарема, затихла.
Все ждали, причем каждый свое: кто-то выздоровления султана, кто-то его смерти, кто-то ошибки султанши, а она сама только того, чтобы очнулся, дал знать, что видит и слышит, ведь то, что жив, знала сама, рука Сулеймана хоть и была безвольной, но оставалась теплой.
– У Повелителя теплые руки! – Роксолана твердила это, как заклинание, требуя от Хамона подтверждения, что означает, что султан будет жить.
– Ты сильный, ты со всем справишься, ты не только выживешь, но и встанешь на ноги…
Иногда пальцы Сулеймана слегка сжимались, Роксолана принимала это за свидетельство скоро выздоровления, но Хамон сказал, что это может быть просто судорога.
– Ну и пусть считает это судорогой, мы-то знаем, что это ты пожимаешь мои пальцы, правда? – уговаривала она султана, и пальцы слегка сжимались в ответ.
Так прошла неделя…
Сидя рядом с неподвижным Сулейманом, Роксолана рассказывала ему о том, что происходит в Стамбуле:
– Селим и Баязид не приехали, но это даже неплохо, хуже, если бы они вцепились друг в дружку прямо у твоего ложа. Но Кара-Ахмед-паша вызвал из санджака своего сына. Зачем? Желает пристроить его где-то в столице? Но наш племянник слишком привержен к опиуму, говорят, не выходит из наркотического дурмана. Разве можно такому что-то доверять?
В другой раз она пожаловалась:
– Великий визирь держит посла польского короля Сигизмунда, не давая приема, уже второй месяц. Посол жаловался мне, он привез меха и благие пожелания своего короля, ничего больше. Нельзя обижать тех, кто тебе ничем не угрожает и готов дружить…