В баре было полутемно. За стойкой, на высоких стульях, сидели два мужика, один – в техасской шляпе и высоких рыжих бутсах, второй – в шортах и в черной безрукавке с надписью «Давайте убьем всех адвокатов!». Оба пили пиво и смотрели бейсбол по телевизору.
Я сел на крайний стул, сказал толстой барменше-пуэрториканке:
– Бренди, плиз.
– What [Что]? – спросила она.
– Бренди… – повторил я.
– What?
Она наклонилась, положив передо мной на стойку свои пудовые испанские груди.
– Бренди, – сказал я в третий раз, внутренне закипая.
– What does he want [Что он хочет]? – повернулась она к двум мужикам. – I don't understand [Я не понимаю].
Я почувствовал, что мое лицо стало белым, но, сдержав себя, сказал:
– Би-ар-эй-эн-ди-вай.
Тут барменша посмотрела на меня с еще большим недоумением:
– What? What?
Я совершенно психанул, взял у нее из нагрудного кармана авторучку и написал на салфетке:
– Не wants a brandy [Он хочет бренди], – прочел барменше тот, который хотел убить всех адвокатов.
– Ah, brandy! – воскликнула барменша и отошла с таким видом, словно до этого я говорил с ней по-китайски.
Конечно, она принесла мне рюмку бренди, но эта рюмка уже не помогла мне. В этой е… Америке даже безграмотная пуэрториканка считает меня человеком второго сорта, поскольку за десять лет я не научился говорить слово «бренди» так, как она. А как я сказал, ф… йо мазер! Бренди есть бренди – или нет?
Я залпом выпил эту вонючую рюмку, швырнул на стойку три доллара и ушел, хлопнув дверью. И с узкого тротуара сразу шагнул на мостовую, но тут же испуганно отпрянул – мимо с оглушительным воем и ослепив меня фарами, вдруг промчалась машина, потом – вторая, третья.
– F… your [Вашу мать]!…– громко крикнул я им и увидел, что рядом хлопают петарды, а вдали, над Бостонским заливом, в черноте неба вдруг рассыпались огненные шары фейерверка.
Я вспомнил, что сегодня 4 июля и что, наверное, там, на набережной, среди праздничной публики смотрят сейчас фейерверк Лиза и Ханочка. И я с ненавистью сказал этим огненным шарам фейерверка: F… you too!
И пошел прочь – за причал яхт-клуба, к темной воде, от которой пахло гнилыми крабами. Отсюда не был виден этот ср… Бостон с его праздничным фейерверком, потому что огромный утес, как верблюжий горб, торчал тут рядом с берегом и перекрывал перспективу. Днем во время отливов вода тут отступает настолько, что можно посуху пройти на этот утес, и я часто приходил сюда с дочкой, мы назвали этот утес Ханочкин остров. Лежа на теплом граните, я рассказывал ей про собак, кошек, воронят и ежей, с которыми я дружил когда-то, в своей прежней жизни – в России…
