Веки султана снова дрогнули.
– Ты прав, я не смогу… Сулейман, я многое сделала от твоего имени, возможно, не все так, как сделал бы ты сам. Когда встанешь, можешь приказать меня казнить. Но только встань, любимый.
Роксолана поднялась и в волнении принялась мерить спальню шагами, стискивая руки. Сама не заметив как, начала рассказывать султану обо всем, что сделала за это время, как принимала от его имени послов, как отменяла распоряжения Великого визиря и сама распоряжалась…
– Но разве я не права, разве не права?! Подумай, к чему нам союз против Сефевидов, если ты только что заключил с ними мир в Амасье? Стоило только кивнуть в знак согласия, и шах Тахмасп непременно узнал бы об этом и напал снова.
Она не заметила, что из-под опущенных ресниц взгляд султана неотступно следит за ней, а его губы едва уловимо дрогнули.
– И еще эти генуэзцы… где они были, когда нам была нужна помощь? Сидели и выжидали. А теперь хотят особых условий торговли. И венецианцы хотят. Но вы же дали такие права французским судам, к чему заново переделывать, верно?
Роксолана могла сколько угодно искать поддержки у своего султана, необходимости ставить тугру на фирмане это не отменяло.
Высказав все свои сомнения и подробно разъяснив султану, почему вела такую политику, признав недочеты и подчеркнув успехи, она наконец выдохлась и устало опустилась на край султанского ложа. В голосе почти горе:
– И вот теперь это все рухнет, если я завтра не покажу фирман с тугрой. Меня обвинят в том, что узурпировала власть, а вас признают неспособным управлять империей…
Немного посидела, снова вздохнула:
– Наверное, я погубила нас с вами. Может, лучше сразу признаться, что вы больны? Пусть бы на престол взошел Селим? Но я не ради власти, нет, я так надеялась, что вы осилите болезнь, встанете на ноги, сможете снова сесть на свой трон!
И вдруг выпрямилась:
– Но я не допущу, чтобы наши враги одержали победу. Не допущу! Знаете, что я сделаю? – Она понизила голос до шепота. – Я сама нарисую эту тугру! Все равно вы меня предадите казни, когда встанете, семь бед – один ответ.
Роксолана решительно поднялась и шагнула к столику с писчими принадлежностями. Она испытывала состояние восторга и ужаса одновременно, но понимала, что выбора просто нет.
Но решиться это одно, а сделать другое. Уже через час Роксолана просто стонала:
– Повелитель, ну почему вы придумали себе столь тяжелую в исполнении тугру?!
Рисунок не давался, его мелкие детали внизу не желали помещаться в пределах крупных завитков, какая-нибудь крошечная черточка ускользала.