Идиотка. Идиотка, идиотка, ужасная идиотка… Перечень обвинений в свой адрес безжалостным эхом отзывался в голове Грейс, пока она бежала по дому, взбиралась по лестнице, захлопывала дверь перед носом у Хэлиса, который пытался ее догнать.
Грейс выдохнула, ее тело дрожало. Она резко отскочила от двери, сорвала с себя купальник и помчалась в душ.
Да как она могла согласиться пойти с ним в бассейн? Как она решилась обрызгать его? Как решилась на флирт? Там, в бассейне, когда он подошел к ней ближе, она уже знала – конечно же знала, – что он собирался сделать. В то мгновение ей хотелось, чтобы он ее поцеловал. Ощущение его губ на ее губах, его руки на ее щеке было столь невыносимо прекрасно – пока ее не охватило жуткое осознание происходящего, и лицо Катерины всплыло у нее перед глазами, напоминая о том, что ей было что терять.
«И не только Катерина», – подумала Грейс, накрытая волной самообвинения. А как же она сама? Ее свобода? Ее душа? Брак с Лукасом практически разрушил ее.
Грейс встала под душ и позволила горячей воде смыть с нее воспоминание о нежном прикосновении Хэлиса. Глубоко внутри она чувствовала бесконечную боль одиночества, бездонный колодец, наполненный пустотой, к которому Грейс, как она убеждала сама себя, привыкла.
С трудом сглотнув, Грейс выключила краны и вышла из душа. Работать. Работа должна помочь. Она торопливо оделась, снова собрала волосы в конский хвост и спустилась вниз. Эрик дал ей временный пароль к системе безопасности. Подойдя к лифту, Грейс ввела пароль и огляделась – Хэлиса нигде не было видно.
Расправив плечи, Грейс вошла в лабораторию, которую оборудовал Балкри Тэннос. Она была поражена: здесь было все необходимое оборудование для инфракрасного фотографирования, пигментного анализа, дендрохронологии и многих других исследований, необходимых для определения подлинности картины.
Грейс открыла ноутбук, невидящим взглядом уставилась на каталог содержащихся в подвале картин, который составила ранее; она уже проверила большинство картин по реестру утерянных произведений искусства. Ей понадобилась бы еще пара часов, чтобы закончить, но у нее уже не было сил что-либо делать.
Она направилась в подвал, мимо картин в большой комнате, в маленькую заднюю комнатку. Она зажгла свет и села на один из стульев.
Первую картину, с Ледой и Лебедем, она уже много раз видела раньше. Конечно, не подлинник, но копии очень хорошего качества. Подлинник – а она не сомневалась, что это подлинник, – был написан на трех деревянных досках. Они развалились, об этом говорилось в документах четырехсотлетней давности, но кто-то бережно соединил их обратно. Поврежденные части картины были восстановлены, однако Грейс видела места повреждения. Но, несмотря на все это, картина была невероятно захватывающей. Леда была нагая, такая чувственная, голова ее была опущена в девственной скромности. Она отвернулась, будто сопротивлялась наступлению Лебедя, однако на ее лице читалась чувственная полуулыбка, напоминающая улыбку Моны Лизы. Неужели ей нравилось внимание Зевса? Догадывалась ли она о несчастье, ожидавшем ее впереди?