Однако узы, которые в минуту общего горя связали чувства этих простых обитателей леса и чужеземцев, случайно их посетивших, оказалось не так просто порвать. Прошло много лет, прежде чем история белой девушки и молодого могиканского воина, превратившаяся в легенду, перестала помогать делаварам коротать долгие вечера, скрашивать утомительные многодневные переходы и воодушевлять храбрых молодых воинов желанием отомстить врагам. Не позабыли ленапе и второстепенных участников событий.
От разведчика, долгое время служившего связующим звеном между ними и цивилизованным миром, они, в ответ на расспросы, узнали, что Седая Голова вскоре ушел к праотцам, сведенный в могилу, как ошибочно полагали, своими военными неудачами; что Щедрая Рука увез его дочь далеко в поселения бледнолицых, где слезы ее в конце концов иссякли и сменились радостной улыбкой, куда более подобавшей ее жизнелюбивой натуре.
Впрочем, все эти события произошли гораздо позже того времени, о коем мы повествуем. А пока что Соколиный Глаз, покинутый соотечественниками, возвратился туда, куда сердце влекло его с силой, стоящей превыше всех узаконенных союзов и связей. Он поспел как раз вовремя, чтобы бросить прощальный взгляд на Ункаса, которого уже обряжали в последнюю одежду из звериных шкур. Делавары остановились, чтобы дать разведчику пристально, долго и любовно всмотреться в лицо мертвеца, а потом завернули тело и больше не открывали его. Процессия, похожая на первую, двинулась в путь, и вскоре все племя собралось вокруг временной могилы молодого вождя — временной потому, что в свой день и час останкам его предстояло упокоиться среди могил предков.
Жесты и чувства всех индейцев были общими и одинаковыми. Они провожали Ункаса, как и Кору, с теми же сдержанными проявлениями горя, в том же угрюмом молчании, с тем же почтением к человеку, для которого утрата оказалась особенно тяжела. Тело могиканина предали земле в сидячем положении, в позе отдохновения, лицом к восходу; рядом с ним положили оружие для войны и охоты, приготовленное к последнему пути. В берестяном гробу, предохранявшем тело от соприкосновения с почвой, было проделано отверстие, чтобы душа покойного могла, в случае необходимости, сообщаться со своим земным обиталищем. Могилу засыпали и со свойственной индейцам изобретательностью приняли меры для защиты ее от хищных зверей. На этом погребальная церемония закончилась, и присутствующие перешли к духовной, так сказать, стороне обряда.
Еще раз предметом общего внимания стал Чингачгук. Он еще ничего не сказал, и теперь все надеялись услышать из уст столь великого вождя что-нибудь утешительное и назидательное по поводу такого из ряда вон выходящего события. Сознавая, чего желает народ, суровый и сдержанный, воин поднял понурую до сих пор голову, обнажил лицо, закрытое складками одежды, и твердым взглядом обвел собравшихся. Его крепко сжатые выразительные губы разомкнулись, и впервые за всю церемонию голос зазвучал отчетливо и громко.