- Тебя что-то беспокоит?
- Мы же ни черта не знаем, где находимся, - ответил я. - Мы же снижаемся чуть ли не до уровня моря, а тут эти паршивые острова. Еще бы не беспокоиться.
Но Кен все-таки с удивлением продолжал смотреть на меня. Я обратился к радиовысотомеру.
- Как бы тебе ни казалось, все это не полет, так не летают. В любом другом случае я или отказался бы от полета, или изменил бы курс, или стал бы просить по радио о помощи.
Я и сейчас мог сделать это. Можно было бы взять в руки микрофон и запросить свои координаты. Кто-нибудь услышал бы - какой-нибудь самолет, какой-нибудь корабль. Всего-то и надо - взять в руки микрофон и назвать себя.
Кен покачал головой и сказал:
- Нет. Хватит с нас этих "других случаев".
Я взглянул на него, потом кивнул. Хватит с нас других случаев. Как тот полет десятилетней давности. Тоже особый полет, без радиозапросов, без обходных маневров, без возвращения обратно. И вот сейчас я снова в кабине самолета с тем же человеком.
Времени было 7.55. Фронт вставал над нами в менее чем двадцати милях огромная и прочная стена облаков. И я устремлялся под него, потому что только так можно было преодолеть его. Потому что то, что находилось с по другую сторону фронта, было притягательнее, чем отталкивающая опасность с его стороны. Это был мой свободный выбор. Внезапно мне показалось это очень важным.
- Пристегните ремни, - объявил я. - Самолет идет на снижение.
Кен нанес маленький квадратик на карте по нашему курсу и рядом пометил время.
31
Мы плавно снизились сквозь узкие каньоны между высокими кучевыми облаками, виляя между их бурлящими внутренностями. Пятнадцать градусов правее - держим пятнадцать секунд - тридцать градусов левее - тоже пятнадцать секунд - пятнадцать правее, снова на курс. Солнце над нами словно умерло, тучи сгустились. Я держал скорость 180 узлов, уменьшив газ и снижаясь на две тысячи футов в минуту.
Радиотелеграф у меня по-прежнему стоял на Афинах, и я пытался определить среднее направление по метаниям стрелки радиокомпаса. Надежда на такой пеленг была слабой. Кен встал и прошелся по кабине, закрепляя, чтобы не болтались, ремни, закрывая дверцы шкафчиков, привел в порядок буфет. Он готовился к тряске и броскам.
Каньоны между тучами расширялись, и наши зигзаги становились пошире. Море внизу было серым-серым, пересеченное белыми полосами. Мы продолжали снижение. На шести тысячах футах я прибавил газ, чтобы прожечь свечи, и снова убрал. Кен сел рядом в кресло второго пилота и пристегнул ремни. Мы снизились на пять тысяч, на этой высоте уже вдоволь не попетляешь. Фронта мы ещё не достигли, но какая-то белизна окутывала лобовое стекло, тонкая и прозрачная, но лучше бы её не было.